Миниатюры с натуры

— Дышали свежим воздухом. С волнением о красоте природы рассуждали и в лозняке среди зарослей разговаривали, соленого зайца гоняли — сто!

— Глупости! Подумаешь — двести да сто… Для такого завода — сущая ерунда! Спишите на культурно-массово-спортивные расходы.

— Ясно! А куда вот эту пятерку?

— Кому выдали?

— Припоминаете, к нам пришла директивная бумага, в которой указывалось: «В честь кадровых работников, у которых подошла пенсионная дата, устраивайте достойные вечера. Приглашайте молодежь…»

— Вспоминаю, вспоминаю… Такие директивы были.

— Эге ж, эге ж… И если вам, Наум Наумович, память не изменяет, вы написали резолюцию: «Аналогичные памятные вечера в финансах ограничить до минимума». Так, дорогой Наум Наумович, вы кстати в директивы внесли коррективы… Пятерку истратили на вечер, посвященный кадровику Сергею Посполитаку.

— Конкретно?

— Играл баян — рубль. Цветы дарили — рубль. Распорядителю — трояк.

— О! Вот тут пусть ревизоры укажут. Пусть нас клеймят, пятнают… Пусть и потерзают… Пострадаем!..

В одном из колхозов нам рассказали о целом потоке указаний: «заготовить», «подготовить», «развернуть», «возвратить»…

На такие невыразительные директивы невыразительно слагались и «коррективы»: «заготовили», «подготовили», «развернули», «исправили», «перевернули», «возвратили»…

Значит, говорим, такая сила-силища бумажек собралась, что ее с трудом волы до сарая довезли.

В сарае сложили, и, к счастью, их телята и поросята изжевали.

Во время завтрака, говорили, случилась такая деталь: рябой поросенок одну бумажку жевал-жевал и с трудом проглотил. Плотная бумажка попалась. Говорили, что на той бумажке было написано: «Бросайте печеное и вареное и ищите слезное заявление Наума Наумовича Пухвира».

В том заявлении Наум Наумович просил доверить ему руководство колхозом. В городе уже наруководился…

Говорят — не разрешили. Но Наум Наумович на собраниях с покаянием кричал: «Я же так хотел директивно и коррективно сеять, веять!.. А вы отклонили!..»

Добавим: отклонили — и хорошо сделали.

МУЖЕСТВЕННАЯ, ВЕЖЛИВАЯ…

Я сижу в клубе в третьем ряду, внимательно вслушиваюсь, навострив уши. Интересно же рассказывает доктор наук:

— То было грозное и суровое время — шел бурный девятнадцатый год. А я, сельский парнишка, волостной милиционер. Произвели…

Вызвали в ревком и произвели. Председатель ревкома и пояс на мне застегнул, и кобуру приладил, и какой-то допотопный револьвер в кобуру вложил. Словом, экипировка на все сто. Еще и четыре заповеди — как себя должен вести волостной милиционер — с ходу прочитал.

— Первая заповедь, — торжественно сказал, — держи, Вася, фасон. Шагай твердо. Тебе поручили большое дело. Поручили охрану революционного порядка во всей волости. Вот эта револьверная железяка — твоя сила! Она, конечно, не стреляет, но громко щелкает. Допустим, ты идешь и по дороге встречаешь гидру. И не дай бог, гидра движется на тебя своим корпусом, вынимай железяку и щелкай. Щелк — гидра падает. Ты тогда бери в руки бумагу, карандаш и задай вопрос: «Ты долго, паразит, будешь пить кровь людскую?»

Вторая заповедь такая. Ты, конечно, знаешь Матвея Люшенко. Знаешь и то, что он ведет пропаганду, будто земля не вертится. Вертелась, говорит, но бог приказал — тпру, не вертись! Ты подойди к Матвею Петровичу, вежливо поздоровайся и вежливо, с понятием передового человека, докажи: бога не было и нет, а земля вертелась и вертится. При агитации и убеждении железяки не вынимай.

Третья заповедь — присматривайся. Наблюдай, у кого под ногами на вверенной тебе территории зашаталась земля. Не смотри на ранги. Качнуло председателя кооперации или еще какого-нибудь руководителя — бери двух понятых и выясняй, когда и после какой дозы у него под ногами завертелась земная планета, где он ту дозу взял, из какой бочки дозу качал и из какой продукции ее гнал.

Четвертая заповедь — непоколебимо стой на страже революционной законности. Выявляй, кто глумится над нашими товарищами женщинами. Кто их, бедняг, мужскими руками по спине дубасит или бечевкой стегает. Таких приглашай в ревком на предмет морального влияния. Ну, будь счастлив, Вася! Исполняй!

Вышел я на улицу, подумал и пошел сначала к родному дяде. Слыхал — вчера тетку «потчевал», хворостиной по двору гонял.

Пришел. Дядя тепло, ласково поприветствовал и спросил:

— Значит, наши пошли в гору? Тебе и пушечку на бок прицепили.

А я дяде:

— Дорогой дядя, нельзя, — говорю, — тетю хворостиной полосовать и босой по снегу гонять.

У дяди даже голос осел:

— Как нельзя? Нельзя жену бить? А кто же такой закон выпустил?

— Революционный комитет, — говорю, — такой закон издал.

С дядей мы так и договорились: еще хоть раз тетку ударит — приду и сам его в ревком отведу.

Дядя дал зарок — не буду, а у тетки Приськи и глаза радостно засветились и слеза от радости скатилась. Нежно-нежно тетка заговорила:

— Спасибо тебе, Вася, что зашел. Может, ты у нас и пообедаешь? У меня варенички сами в рот скачут.

Поблагодарив за внимание, я ушел. Проводил меня дядя. Когда мы проходили мимо усадьбы Свирида Нетесанного, то дядя горячо и взволнованно заговорил: