Minima Moralia. Размышления из поврежденной жизни

10. И вместе, и порознь. Супружеские отношения, жалкая пародия на которые продолжает существовать в эпоху, лишившую всяческих оснований право человека на супружество, в настоящее время служит чаще всего уловкой в целях самосохранения: каждый из двух заговорщиков неизменно перекладывает всю ответственность за совершаемые им гнусности на другого, в то время как на самом деле оба влачат мутное и застойное существование. Достойным супружеством можно было бы назвать лишь такое, в котором оба супруга вели бы собственную независимую жизнь, без того слияния, к которому вынуждает их экономически навязанная общность интересов, но тем не менее добровольно брали бы на себя обоюдную ответственность друг за друга. Супружество как объединение на основе экономического интереса неизбежно подразумевает унижение обеих заинтересованных сторон, и низость нашего мироустройства заключается в том, что никто не в состоянии избежать такого унижения, даже если бы знал заранее, что оно его ждет. Порой в свете этого приходит в голову мысль, что лишь у тех, кому нет нужды преследовать экономический интерес, то есть у богатых, только и осталась возможность вступать в непозорный брак. Однако возможность эта совершенно формальна, поскольку как раз у тех, кто облечен данной привилегией, преследование экономического интереса стало второй натурой – иначе бы они не стали отстаивать свои привилегии.

11. Стол и кров. Как только супруги разводятся, даже если они люди благонравные, дружелюбные и образованные, как правило, поднимается туча пыли, которая покрывает и обесцвечивает всё, с чем бы она ни соприкоснулась. Кажется, будто сама сфера интимного, слепое доверие совместной жизни обращается в страшный яд, когда расторгаются отношения, которые эту интимность составляют. Интимность между людьми – это снисходительность, терпимость, пристань для причуд. Если ее выставить напоказ, в ней сами собой проявляются слабые места – а при разводе интимное неизбежно выходит наружу. Эта публичность присваивает себе все средства прежней доверительности. Вещи, некогда бывшие знаками любящей заботы, воплощениями примирения, неожиданно обретают самоценность и являют свою недобрую, холодную и разрушительную сторону. Тогда после расставания профессор вламывается в квартиру своей жены, чтобы похитить вещи из ящиков письменного стола, а состоятельная дама доносит на мужа в налоговую инспекцию. И если супружество представляет собой едва ли не последнюю возможность создать в бесчеловечном всеобщем человечную ячейку, то когда эта ячейка распадается, всеобщее мстит, овладевая тем, что представлялось исключенным из всеобщего, подчиняя брак отчужденным категориям права и собственности и потешаясь над теми, кто мнил себя в безопасности. Именно то, что больше всего берегли супруги, превращается в жуткий реквизит публичного разоблачения. Чем «великодушнее» относились прежде друг к другу супруги, чем меньше задумывались они о собственности и обязательствах, тем гнуснее будет их унижение. Ведь именно в области никак не определенного законом и расцветают пышным цветом ссоры, взаимные оскорбления, бесконечный конфликт интересов. Весь тот мрак, на котором зиждется институт брака – варварское со стороны мужчины распоряжение собственностью и трудом женщины, не менее варварское сексуальное подавление, обыкновенно принуждающее мужчину к тому, чтобы брать на себя пожизненную ответственность за ту, с кем спать когда-то доставляло ему радость, – всё это выползает на божий свет из подвалов, из-под фундамента, когда дом идет на слом. Тех, кто когда-то познал благое всеобщее в ограничивающей принадлежности друг другу, теперь общество принуждает считать себя негодяями, усвоить, что они ничем не отличаются от окружающего их всеобщего неограниченной низости. При разводе всеобщее оборачивается позорным клеймом особенного, поскольку особенное, то есть супружество, не в состоянии в этом обществе претворить в действительность истинное всеобщее.