Министерство наивысшего счастья

— Ас салам алейкум бузур… Прошу тебя, садись. Что будешь: чай, кофе?

В тоне прозвучало нечто среднее между вопросом и приказом.

— Ничего. Шукрия.

Муса сел. Амрик Сингх поднял трубку полевого телефона и приказал принести чай и «офицерский бисквит». Рядом с этим огромным человеком стол казался непропорционально маленьким, почти игрушечным.

Это была не первая их встреча. Муса виделся с Амриком Сингхом несколько раз и всегда в своем доме, куда Амрик Сингх приходил в гости к Годзилле, коего он решил высочайше одарить своей дружбой. Годзилла был не вполне волен отказаться от этого предложения. После нескольких первых визитов Амрика Сингха Муса заметил разительную перемену в домашней атмосфере. В доме стало тише. Ожесточенные политические споры, которые он вел с отцом, прекратились. Муса, однако, чувствовал, что отец стал подозрительным и часто смотрит на него внимательным, оценивающим взглядом. Однажды Муса, выйдя из своей комнаты, поскользнулся на лестнице, но сумел сохранить равновесие и приземлился на ноги. Годзилла, наблюдавший этот акробатический этюд, вдруг пристал к Мусе. Отец не повысил голос, но Муса видел, что Годзилла в ярости, по пульсирующей артерии на виске.

— Где ты научился так падать? Кто тебя научил этому?

Он осмотрел сына, подчиняясь инстинкту встревоженного кашмирского родителя. Он искал чего-то необычного — мозолей на указательном пальце от спускового крючка, потертостей на локтях и коленях — признаков военной подготовки в одном из лагерей. Никаких признаков он не нашел, но решил откровенно поговорить с Мусой о сведениях, сообщенных ему Амриком Сингхом — о ящиках с «железом», временно хранившихся в саду семьи в Гандербале, о поездках Мусы в горы, о его встречах с неблагонадежными «друзьями».

— Что ты можешь обо всем этом сказать?

— Спроси своего друга, майора-сахиба. Он скажет, что ум, который нельзя применить, стоит не дороже мусора.

— Тсе чхуй марнуй асси сарней ти марнавакх, — ответил на это Годзилла. («Тебя убьют и всех нас вместе с тобой».)

Когда Амрик Сингх пришел в следующий раз, Годзилла настоял, чтобы на встрече с гостем присутствовал и Муса. По случаю прихода дорогого гостя все уселись на ковер вокруг пластикового, украшенного цветами дастархана, а мать Мусы обслуживала гостей. (Муса попросил Арифу позаботиться о том, чтобы ни она, ни мисс Джебин не показывались на первом этаже до ухода визитера.) Амрик Сингх источал тепло и дружелюбие. Он чувствовал себя как дома, откинувшись на подушку. Он рассказал несколько вульгарных анекдотов о глупых сикхах и сам громче всех смеялся этим шуткам. Затем, сказав, что ремень помешает ему пить и есть вволю, он расстегнул и снял ремень с кобурой, из которой он даже не подумал вытащить пистолет. Если он хотел показать, что доверяет хозяевам, то это действо, наоборот, произвело противоположный эффект. Гибель Джалиба Кадри была еще впереди, но все знали о череде связанных с именем Амрика Сингха убийств и похищений. Пистолет зловеще лежал среди сладостей, закусок и чайников. Встав из-за стола и поблагодарив хозяев, он собрался уходить, забыв пистолет, или притворившись, что забыл. Годзилла взял пистолет со стола и отдал майору.

Амрик Сингх внимательно посмотрел на Мусу, рассмеялся, надел и застегнул пояс.

— Хорошо, что твой отец вспомнил. Представь себе, что было бы, если бы во время какой-нибудь облавы у вас нашли бы оружие. Не то что я, вам бы и сам Бог не смог бы помочь. Только вообрази.

Все послушно рассмеялись вслед за майором. Однако Муса заметил, что глаза Амрика Сингха не смеялись. Они только поглощали свет, но не отражали его. Это были матовые, бездонные черные диски без малейшего намека на блеск.

Теперь эти же матовые глаза смотрели на Мусу через заставленный пресс-папье стол в будке киномеханика кинотеатра «Шираз». Это было необычное зрелище — Амрик Сингх, сидящий за столом. Было совершенно ясно, что майор не имеет ни малейшего понятия, что делать с этим предметом, если не считать использования его как кофейного столика, заваленного сувенирами. Стол был поставлен так, что майору Амрику Сингху стоило лишь откинуться на спинку стула и посмотреть сквозь маленькое прямоугольное отверстие в передней стене — сквозь окно киномеханика, а теперь просто смотровое окно, — чтобы видеть, что творится в главном зале. Двери камер для допросов выходили из зала, и над каждой дверью светилась красная неоновая надпись «Выход». Иногда это соответствовало действительности. Экран был до сих пор занавешен тяжелым красным занавесом, который в прежние дни поднимался к потолку под веселую музыку детской песенки о слоненке. Сиденья были сняты и свалены в углу, а в зале устроили площадку для игры в бадминтон, где уставшие солдаты могли выпустить пар. Даже в этот час в кабинете Амрика Сингха слышался ритмичный стук воланов о ракетки.

— Я приказал доставить тебя сюда, чтобы принести мои глубочайшие извинения и выразить мое искреннее человеческое сочувствие в связи с постигшим тебя горем.