Министерство наивысшего счастья

Кашмирское сумасшествие зашло так далеко, что Амрик Сингх искренне не понимал жуткую иронию происходящего — в четыре часа утра вытащили из дома и под конвоем вооруженных солдат насильно привезли в следовательский центр человека, у которого только что застрелили жену и дочь, чтобы выразить ему соболезнования.

Муса знал, что Амрик Сингх был хамелеоном, что под тюрбаном он был «мона» — он не носил длинных волос, как положено сикхам. Амрик Сингх совершил это святотатство — отрезал волосы — много лет назад. Муса слышал, как он хвастался Годзилле, что во время контртеррористических операций он мог выдавать себя за индуса, сикха или за говорящего по-пенджабски пакистанца. Амрик, смеясь, рассказывал, как для того, чтобы выявлять сочувствующих, он и его люди переодевались в шальвары и камизы и глухими ночами стучались в деревенские дома, выдавая себя за пакистанских боевиков, ищущих убежища. Если их принимали, то на следующий день хозяина дома хватали как «пособника».

— Но как безоружные жители могли бы не принять вооруженных до зубов боевиков? — не удержавшись, спросил Муса.

— О, мы оценивали теплоту приема, — ответил Амрик Сингх, — у нас для этого есть специальный термометр.

«Возможно, но вы не понимаете всей глубины кашмирского двуличия, — подумал, но не сказал вслух Муса. — Вы не имеете ни малейшего понятия о том, как такой народ, как мы, переживший такую историю, как наша, научился прятать свою гордость под личиной смирения. Двуличие — это единственное наше оружие. Вы не знаете, как умеем мы лучезарно улыбаться, когда разбиваются наши сердца. Вы не знаете, с какой яростью можем мы ополчаться против тех, кого любим, и как радушно приветствовать тех, к кому не испытываем ничего, кроме отвращения. Вы не понимаете, как тепло мы можем принимать вас. Думая лишь об одном: скорее бы вы убрались прочь».

Но это была лишь одна из возможных точек зрения. С другой стороны, возможно, в тот момент именно Муса был наивен, потому что Амрик Сингх наверняка в полной мере понимал, с какой антиутопией ему приходится иметь дело — с антиутопией, население которой не соблюдало никаких границ, не признавало никакой лояльности и не смущалось самой невероятной глубиной своего падения. Что же касалось кашмирской души, если таковая когда-нибудь существовала, то Амрик Сингх не искал ни ее понимания, ни ее прозрения. Для него это была игра, охота, в которой его ум и проницательность были противопоставлены уму и проницательности его добычи. Он считал себя скорее охотником, нежели солдатом. И это делало его абсолютно солнечной личностью. Майор Амрик Сингх был азартным игроком, лихим офицером, злым следователем и веселым, хладнокровным убийцей. Ему нравилась его работа, и он все время искал способы получить от нее максимум удовольствия. Он вступал в радиосвязь с боевиками, когда они случайно настраивались на его волну или, наоборот, он — на их. Тогда начинался обмен «любезностями». «Арре, кто я такой, если не скромный туристический агент? — говорил он боевику. — Для вас, джихадистов, Кашмир — это всего лишь перевалочный пункт, не так ли? Ваша цель — это джаннат, где вас ждут гурии. Я всего лишь облегчаю вам путешествие». Себя он именовал «экспрессом в джаннат». Если он говорил по-английски, а это бывало всякий раз, когда майор Амрик Сингх напивался, он именовал себя «райским экспрессом».

Одним из самых известных его высказываний был афоризм: «Декхо миан, мейн Бхарат Саркар ка лунд хун, аур мера каам хай чодна».

(«Слушай, брат, я — хер индийского правительства, и моя работа — трахать народ».)

Тяга к развлечениям была у него в крови. Известно, что однажды он отпустил захваченного им боевика единственно для того, чтобы не лишать себя удовольствия схватить его во второй раз. Это было вполне в его духе, согласовалось с извращенными понятиями об охоте, и это проявилось, в частности, в доставке Мусы в «Шираз» только затем, чтобы принести ему извинения. В течение нескольких предыдущих месяцев Амрик Сингх — и, видимо, вполне справедливо — начал считать Мусу потенциально достойным противником, человеком, бывшим его полярной противоположностью, но имевшим мужество и присутствие духа повышать ставки, чтобы из объекта охоты превратиться в охотника. Поэтому Амрик Сингх был искреннее и неподдельно расстроен, узнав о смерти жены и дочери Мусы. Ему хотелось, чтобы Муса знал: он, майор Амрик Сингх, не имеет ни малейшего отношения к их гибели. Это был удар ниже пояса, и такое подлое убийство никогда не было частью плана самого Амрика Сингха. Для того чтобы продолжить охоту, Сингх решил довести это до сведения добычи.