Министерство наивысшего счастья

Потом, держась за Тило так крепко, словно от этого зависела его жизнь, Муса рассказал ей о Джебин, о том, как она настаивала, чтобы ее называли мисс Джебин, о ее требовании к сказкам на ночь и о других ее капризах и озорстве. Рассказал он и об Арифе, об их первой встрече в магазине канцелярских принадлежностей в Сринагаре.

— В тот день у меня была нешуточная стычка с Годзи по поводу моих новых ботинок. Это были чудесные ботинки — сейчас их носит Гуль-как. Ну вот… Мне надо было купить кое-что из канцелярских принадлежностей, и я надел эти ботинки. Годзи велел мне снять ботинки и надеть нормальные туфли, потому что молодых парней в добротных ботинках часто хватают, как боевиков, — в те времена это было достаточным поводом. Я отказался, и он, в конце концов, сказал: «Делай, что хочешь, но попомни мои слова, из-за этих ботинок ты огребешь массу неприятностей». Он был прав, ботинки на самом деле причинили мне массу неприятностей и бед, но не тех, каких он ожидал. Магазин, куда я ходил, назывался «Писчебумажные товары Джамму и Кашмира» и находился в Сринагаре, на площади Лал. Я был уже в магазине, когда на улице, у самого входа взорвалась граната. Боевик бросил ее в солдата. У меня чуть не лопнули барабанные перепонки. В окнах магазина вылетели стекла. Товары посыпались с полок. Все дико кричали. Солдаты взбесились — и их можно понять. Они ворвались в магазин и принялись крушить все, что попадалось им под руку и избивать покупателей. Меня сбили с ног. Меня пинали, били прикладами. Помню, что я лежал неподвижно и лишь пытался прикрыть голову. Кровь текла на пол. Мне было больно, правда, не очень, но я был слишком сильно испуган, чтобы пошевелиться. Какая-то собака сидела рядом и сочувственно заглядывала мне в глаза. Когда первое потрясение прошло, я почувствовал какую-то тяжесть на ногах. Я вспомнил о своих новых ботинках и подумал: целы ли они? Поняв, что опасность миновала, я медленно, осторожно поднял голову и посмотрел на свои ноги. Тут я увидел, что к моим ботинкам прижимается хорошенькое личико. Это было похоже на пробуждение в аду, когда вдруг видишь вместо чертей прекрасного ангела. Это была Арифа. Она тоже оцепенела и из страха боялась пошевелиться. Но при этом она сохраняла абсолютное спокойствие. Она не улыбалась и не двигала головой. Она просто посмотрела на меня и сказала: «Асал бут» («Отличные ботинки»). Я не мог поверить в такое хладнокровие. Она не визжала, не вопила, не рыдала и не плакала — она была абсолютно спокойна. Мы рассмеялись. Она только что окончила ветеринарный факультет. Мать была потрясена, когда я сказал ей, что хочу жениться. Она думала, что это не случится никогда, и махнула на меня рукой.

Муса и Тило могли себе позволить такой странный разговор о третьей стороне их любовного треугольника, потому что были одновременно возлюбленными и бывшими возлюбленными, любовниками и бывшими любовниками, однокашниками и бывшими однокашниками. Потому что так сильно доверяли друг другу, что знали — как бы это ни было больно, но тот, кого любил другой, был достоин любви. Они были застрахованы от пошлой ревности этой чудесной спасительной сетью.

Муса показал Тило фотографию мисс Джебин и Арифы, которую носил в бумажнике. На Арифе был жемчужно-серый пхеран с серебряной вышивкой и белый хиджаб. Мисс Джебин держала мать за руку. Девочка была одета в джинсовый комбинезон, на грудке которого было вышито сердечко. Пухлое личико обрамлял заколотый белый хиджаб. Тило долго рассматривала фотографию, прежде чем вернуть ее Мусе. Лицо Мусы на мгновение сделалось суровым и изможденным. Но он быстро взял себя в руки и рассказал, как умерли Арифа и мисс Джебин. Рассказал он Тило и о майоре Амрике Сингхе, об убийстве Джалиба Кадри и о зловещих извинениях в «Ширазе».

— Я никогда не приму то, что произошло с моей семьей, как только личную трагедию, но я никогда не откажусь и от того, что она моя личная трагедия. Потому что это тоже важно.

Они проговорили почти всю ночь. Через несколько часов Тило вернулась к фотографии.

— Она любила носить платок?

— Арифа?

— Нет, твоя дочь.

Муса пожал плечами.

— Это просто обычай, наш обычай.

— Не знала, что ты такой традиционалист. Получается, что если бы я согласилась выйти за тебя замуж, то мне пришлось бы носить платок?

— Нет, бабаджаана. Если бы ты согласилась выйти за меня замуж, то хиджаб носил бы я, а ты носилась бы по лесам с пистолетом.

Они громко рассмеялись.

— И кто бы служил в моей армии?

— Не знаю, но это точно были бы не люди.

— Эскадрон мотыльков и бригада мангустов…