Маргарет Этвуд начала писать «Рассказ служанки» в Западном Берлине в 1984 году. Как и Оруэллу, когда он начинал писать роман «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый», ей тогда было чуть за сорок, и она точно знала, что хотела сказать. Роман начался с подборки вырезок из газет, которые писательница начала собирать во время жизни в Англии. Среди тем, затронутых в этих вырезках, были вопросы, касающиеся правых религиозных организаций, иранских тюрем, падения рождаемости, сексуальной политики нацистов, полигамии и кредитных карт. Писательница позволила этим мыслям и наблюдениям ферментировать, словно куче компоста. Она ездила в Восточную Германию и Чехословакию, в которых испытала «ощущение усталости от того, что за тобой следят, от того, как люди меняют тему в разговоре и какими странными и туманными путями могут делиться информацией»56
. Все перечисленное в той или иной мере легло в основу романа Этвуд, которая в детстве интересовалась антиутопиями и Второй мировой войной. Этвуд говорила, что когда-то ассоциировала себя с Уинстоном, потому что тот был «молчаливым противником идей и образа жизни, которые ему навязывали. Возможно, именно поэтому роман “1984” лучше всего читать в подростковом возрасте, большинство подростков именно так себя и чувствуют»57. Роман Оруэлла убедил Этвуд в том, что, несмотря на то что она росла в Канаде 1950-х, все то, что произошло с Уинстоном, может произойти и с ней. Она не называла свой роман «Рассказ служанки» научной фантастикой, предпочитая термин «спекулятивная фантастика в стиле Джорджа Оруэлла»58.Главной героиней романа является «служанка» Фредова, женщина, принадлежащая человеку по имени Фред. В фашистской республике Гилеад правят религиозные радикалы. В стране хронически низкая рождаемость, и «служанки» вынашивают детей для стерильных представительниц правящего класса[69]
. Республикой Гилеад управляют фанатики, свято уверенные в том, что строят новый счастливый мир. Аппаратчик тетя Лидия говорит служанкам: «Есть не одна-единственная свобода. Есть “свобода делать что-то” и “свобода от чего-либо”. В годы анархии у людей была свобода выбирать или делать что-то. А у вас свобода от чего-либо. И не надо это недооценивать»59. На новоязе слово «свобода» означает только «свобода от», понятие «свобода на что-либо» перестало существовать.В конце книги Этвуд есть раздел «Исторические заметки к “Рассказу служанки”», в котором она отдает дань новоязу Оруэлла и пародирует академический диспут – «шутка Джеффри Чосера» – так ученые XXII века называют «рассказ служанки». Это, пожалуй, наиболее очевидные параллели романа Этвуд с произведением Оруэлла. В романе Этвут также присутствует секретный дневник. Правда, он не в письменном виде, а надиктован на кассету, женщинам в республике Гилеад запрещено писать. В республике проходят публичные казни, есть стукачи, запрещенные книги (точнее, все книги запрещены) и есть всевидящие полицейские, которых называют «Глаз». Существует ритуал организованного насилия под названием «спасение», что-то подобное двухминутке ненависти, только с кровью. Все это могло прийти прямо из реального мира, а не обязательно из мира Оруэлла. Этвуд придерживалась следующего правила: «Я включала в роман только то, что люди когда-либо и где-либо уже делали»60
. В приложении в конце книги упоминаются Иран, Россия и Румыния, автор использует опыт нацистов, рабовладельцев американского Юга, латиноамериканских хунт и охотников на ведьм в Салеме. Республика Гилеад, как и Океания, – это синтез реальности.Очень многое в романе «Рассказ служанки» – чисто от Этвуд. Это и ее собственный специфический юмор, увлеченность вопросами расы, сексуальности, а также религиозного экстремизма, то есть тем, что Оруэллу было малоинтересно. Он понимал, что тоталитарные режимы делают упор на сексуальном пуританстве и придают больше значение матерям и материнству. «Сексуальное преступление», или злосекс, в таком обществе – это все что угодно, кроме «естественного полового акта между мужчиной и его женой с единственной целью зачатия ребенка и без удовольствия со стороны женщины»61
. Из этого следует, что связь Уинстона и Джулии можно назвать «политическим действием»62. При этом интерес Оруэлла к внутренней жизни женщин (что характерно для него как для писателя и человека) был минимальным.