Минная гавань

— Тут я с тобой опять не соглашусь. — Семен ткнул прутиком вперед, словно хотел пронзить воображаемого противника. — Стыков — трудный парень, что правда, то правда. Но специалист, позволь заметить, превосходный. Ты сам в этом не мог не убедиться, хотя он и задел твое самолюбие… А насчет дебоша — тоже еще бабушка надвое сказала. Случай неприятный, хотя и не без причины. Стыков подрался в парке потому, что вступился за какую-то девушку, к которой привязались два подвыпивших хулигана. Его обвинять надо скорее всего за то, что переусердствовал: один из тех молодцов едва без глаза не остался, а другой лишился передних зубов.

— Защитил, нечего сказать! Для этого совсем необязательно калечить пьяных.

— Бывает, когда при защите любые методы самообороны хороши. То особый вопрос. Может, парня и не ругать, а хвалить надо за решительность…

— Одно ясно, — упорствовал Захар, — с этим героем хлебнем еще лиха.

— Что же ты предлагаешь — снова списать его на берег? Хорошо, я даю тебе такое право. Действуй смело: чтобы от кого-то избавиться, повод всегда можно найти.

— Не припирай к стенке. Я хочу сказать, что трудно с такими вот людьми, как Стыков, бороться за первое место. Того и гляди, опять чего-нибудь выкинет…

— Думаю, не труднее, а как раз легче. Стыков заводила в экипаже, матросы уважают его. И недаром. Вот говоришь «надо бороться», но как ты представляешь себе эту борьбу в отличие от той, которую мы давно уже ведем? Заметь, другие экипажи отнюдь не хуже нашего, и они тоже не прочь выбраться на первое место. Есть у тебя конкретные предложения, как именно сдвинуть дело? Без громких фраз.

— Кое-что, допустим, есть. Но об этом лучше подумать сообща.

— Вот видишь! При всей твоей энергии один ты ничего сделать не сможешь. Надо, чтобы все этого захотели так же сильно, как и ты сам. Тогда дело пойдет. Зажги морячков своей страстью. Но прежде заставь их поверить тебе, полюбить тебя.

— Я не девица, чтобы кому-то нравиться, друг мой Семенище. У нас боевой корабль, а не танцевальная площадка.

— Ты, друже, просто отвык ладить с людьми. Если все мы не найдем общий язык, ничего у нас не получится. Больших высот не достигнем.

Подъем кончился. Дорога потянулась по краю высоченного откоса, густо поросшего кустарником и невысокими кривыми березками. Семен остановился и широко повел подле себя рукой, приглашая Захара полюбоваться открывшимся видом. Необозримая водная гладь, начинаясь где-то внизу, у берегового уреза, постепенно выгибалась до самого горизонта огромной голубовато-пепельной полусферой, перехваченной посередине дрожащим оранжево-медным шлейфом, который оставляло на воде заходящее солнце.

Пугачев неожиданно распахнул руки, полуприсел, будто собирался кого-то ловить, и устремился по склону холма вниз. Вскоре он потонул в зарослях можжевельника.

— Иди-ка сюда, Захар! — послышалось из кустов.

— Вот еще, нашел забаву, — недовольно проворчал Захар, но все-таки начал спускаться на голос друга, путаясь ногами в траве.

Семена он отыскал на дне большой, полузаросшей сорняком ямы. Тот, сидя на корточках, пробовал затолкать в пилотку ощетинившегося иголками ежа. Когда наконец это сделать удалось, Пугачев поднялся и торжествующе показал зверька приятелю.

— Как, хорош?

— Просто красавец, — согласился Захар. — Чего у нас на корабле не хватает, так это зверинца.

— Это ж для Кирюшки, — пояснил Семен. — А рад будет… — Он закрыл глаза и покрутил головой, как бы предвкушая то удовольствие, которое сын получит от его подарка.

— Наверняка обрадуется, — согласился Захар. — Давай по такому случаю закурим, что ли?

Они уселись на сухом мягком мху возле ямы. Ледорубов достал сигареты. Закурили.

— Знаешь, о чем я думаю? — Семен, глядя на море, мечтательно улыбнулся. — Как выйду на пенсию, непременно приеду на этот остров жить. Вот на этом самом месте поставлю добротную бревенчатую пятистенку…

— А сможешь? — усомнился Захар.

— Как-нибудь вместе с братьями осилим. — Пугачев упрямо тряхнул головой. — Они у меня оба мастера́ на все руки — что печники, что плотники…

— Ты это серьезно?

— А почему бы и нет? — размечтался Семен. — Ты только представь… Рано утречком встаю, а в окошко море глядит. Где-то на задворках кричит петух, куры кудахчут. Мы с Ириной уже старенькие, весь день — в трудах праведных. Она по хозяйству хлопочет, я пишу мемуары, а в сумерки вместе садимся на террасе пить чай. На столе шумит самовар, в море синим-синё, и где-то далеко горят огни кораблей, которые проходят мимо нашего острова. Кирюшка наш, разумеется, будет к тому времени служить на флоте. Мы же станем, как полагается, ждать от сынка писем да считать денечки, оставшиеся до его очередного отпуска. И не нужно нам ни большого города, ни шумной жизни… Как находишь, а?..

— Скучновато вам будет, — отозвался Захар. — Единственный поселок и тот за два километра отсюда.

— Это ничего, — продолжал Семей в такой убежденностью, будто и впрямь собирался построить здесь дом. — Уж больно место подходящее. Даже яму под фундамент рыть не надо.