Минная гавань

Завалихин, ощущавший на своих плечах приятную «тяжесть» недавно приколотой третьей звездочки, неторопливо, как и подобает будущему помощнику командира корабля, расхаживал перед шеренгами моряков. Было слышно, как всхлипывала у бортов вода, нежно поскрипывал корабельный трап и тоскливо жаловались друг другу чайки.

По левому борту, где-то за надстройкой, по палубе раздались шаги.

— Равня-айсь! Смирно! — в ту же секунду подал команду Завалихин и четко зашагал навстречу приближавшимся командирам.

Вскинув руку к козырьку, Пугачев и Ледорубов выслушали рапорт. Потом Семен поздоровался с моряками.

Строй ответил ему на одном дыхании, дружно. Казалось, дрогнула под ногами палуба и зарябила в гавани вода…

Семен Пугачев вышел на середину строя, обвел свою команду взглядом, как бы здороваясь с каждым моряком лично. Грустно улыбнулся.

— Вот и расстаемся, — начал он. — Гляжу я на вас, и до чего же мне уходить отсюда не хочется. Сколько миль вместе пройдено, и где мы только не побывали… Да будь моя воля, всех бы забрал с собой на новый корабль. Но… — как бы извиняясь, Пугачев глянул на Ледорубова, — кому-то и здесь надо служить. Сердечно рад, что командир ваш новый именно тот человек, достойнее которого я бы и не пожелал вам. Да вы и сами это знаете не хуже меня. И хотелось бы вот еще что сказать… — На мгновение Пугачев задумался, как бы подбирая наиболее задушевные слова. — Всю прошлую ночь я глаз не мог сомкнуть. Лежал и думал. Пытался представить себе смысл такого понятия, как корабельная палуба… Вот ходим мы по ней каждый день, швабрим ее, подновляем суриком. А в море ее то волной хлещет, то солнцем жжет, то льдом покрывает. Гуляют по ней вольные ветры, как по всей нашей необъятной родной земле… Как бы далеко и надолго ни уходили мы в море, эта земля родная незримо притягивает к себе частицу свою малую — нашу корабельную палубу. Для нас она вроде как Родина в миниатюре, огражденная государственными границами корабельных бортов. И нет в море нам опоры под ногами надежнее этой. В разное время все мы сойдем с корабля, разбредемся по разным городам и весям. Но едва ли кто из нас сможет забыть этот кусочек Родины и вот этот святой для нас флаг на корме, с которым, уходя, мы станем прощаться.

Семен выпрямился, отдал честь перед строем. Потом подошел к кормовому флагу и, сняв фуражку, поцеловал шершавое, потрепанное ветром полотнище. Уже ни на кого не глядя, ступил на трап и быстро сбежал по нему на берег.

Строй десятками добрых глаз устремился вслед своему бывшему командиру, пока тот не скрылся за дверями контрольно-пропускного пункта.

Выйдя за пределы Минной гавани, Пугачев по привычке глянул на прибрежный валун и увидел Кирюшку, сидевшего на своем излюбленном месте. Прицеливаясь, Кирюшка бросал камешками по дощечке, которая считалась вражеским крейсером и который он должен был непременно потопить.

— Кирилл Семенович! — позвал Пугачев. — Зачехляй орудия, пошли домой.

Поджидая сына, он полез в карман за сигаретами. Кирюшка подбежал и вцепился в отцовскую руку.

— Как дела, адмирал? — поинтересовался Семен. — Выиграл этот бой?

— Потопил всю эскадру, — гордо отвечал сынишка.

— Добро! Тогда освобождайся от лишнего боезапаса, — и принялся вытряхивать из его карманов мелкие камешки.

— Пап, давай не по шоссе пойдем, а по берегу, — предложил Кирюшка.

И хотя этот окольный путь в город был длиннее, отец с сыном по нему часто ходили. Обоим нравилось немного уединиться и поговорить о чем-нибудь интересном, касавшемся только их.

Семен глянул на часы и покачал головой.

— Понимаешь, маме надо бы помочь по хозяйству. А то скоро гости начнут собираться, чтобы попрощаться с нами. И дядя Захар придет.

— Ну па-ап, — Кирюшка обиженно надул губы. — Ты же обещал.

— Что с тобой делать, — сдался Семен. — Раз уж обещал, отступать некуда.

Они взобрались на высокую кручу, тянувшуюся вдоль берега, и пошли по тропинке. Слева от них лежало море. Водная ширь — сплошной бледно-серый глянец, и только у берега его шершавило небольшой вытянутой полоской.

— А знаешь, сынок, отчего во-он там, — Семен показал рукой, — вода немного рябит?

— Это же мель, — укоризненно произнес Кирюшка, видимо подумав: «Большой, а не знаешь…»