Минная гавань

Пугачев выпрямился, собираясь представиться. Но адмирал вдруг широко улыбнулся ему как старому знакомому. И только теперь Семен признал в этом большом морском начальнике Петра Степановича Сливина, своего прежнего комбрига.

— Здравствуй, здравствуй, командир, — с теплотой в голосе сказал адмирал, пожимая Семену руку.

Петр Степанович предложил сесть в кресла, стоявшие подле журнального столика в углу кабинета. Этим он как бы подчеркивал, что разговор состоится скорее доверительный, нежели официальный.

— Часто вспоминаю нашу бригаду, товарищей, — начал Сливин. — Ведь сколько мы вместе миль на винты намотали…

Помнил Семен тот день, когда вместе с Захаром Ледорубовым они, тогда молодые лейтенанты, прибыли из училища в бригаду. Сливин был для них по службе все равно что крестный отец. Человек строгий, но доброжелательный, он опекал Семена и Захара до тех пор, пока они не стали толковыми специалистами и настоящими моряками, заслужившими в экипаже полное доверие.

Предложив сигареты, Сливин засыпал Семена Пугачева вопросами о том, как обстоят дела в бригаде. И Семен рассказывал подробно, стараясь не упустить ничего важного. Сливин слушал его, улыбаясь и кивая, будто продолжая вспоминать то время, когда он командовал тральщиками. Возможно, припомнилась Петру Степановичу его собственная морская юность. И Семену даже показалось, что глаза Сливина, всегда внимательные и живые, на мгновение заволокло какой-то тихой печалью, сожалением о том, чего уже никогда не вернуть…

«Что ж, — подумал Семен, — видимо, и адмиралы грустят, вспоминая о давней своей лейтенантской жизни…»

Но понимал Пугачев, что пригласили его в этот кабинет отнюдь не для приятных воспоминаний. Он ждал, когда ему скажут о главном…

Наконец Сливин встал, как бы давая этим понять, что неофициальная часть беседы окончена, и сказал все еще доверительным, но более твердым голосом:

— Вызвал я вас, собственно, вот зачем. Есть идея предложить вам, Семен Ильич, должность командира большого противолодочного корабля. Что вы на это скажете?

Семен ответил не сразу. Такого он никак не ожидал и словно прикидывал в уме свои возможности.

— Честно говоря, товарищ адмирал, какой же командир не мечтает подняться на мостик, который хоть на ступеньку выше… Вопрос в том, достоин ли я?

— Что ж, возникающее сомнение — признак поиска истины. Не скрою, прежде чем предложить вам новую должность, мы придирчиво взвесили все ваши качества и возможности, так сказать, все «за» и «против». Перетянуло в вашу пользу. Но что вас тревожит? Давайте начистоту, Семен Ильич.

— Получается, что я на повышение иду как бы вне очереди, кому-то переступая дорогу…

— Прошу точнее.

— Но ведь мой экипаж вот уже какой год топчется на втором месте. В первые мы так и не выбились.

Сливин таинственно улыбнулся, как бы припомнив что-то только ему известное.

— А ведь верно: четвертый год — и все на втором. Только на первом-то месте другие экипажи более года или двух лет не удерживаются. Чем вы это можете объяснить?

— Отчасти ходом соревнования, его остротой.

— Отчасти… А вы дипломат, Пугачев. Кстати, по поводу последнего распределения мест… Об этом я достаточно осведомлен. Буду с вами откровенен. Видимо, не секрет, что начальник вашего политотдела стоял за то, чтобы первое место по итогам соревнования присудить вашему экипажу. Но Буторин, с его неуемным темпераментом, сумел всех убедить, что больше второго вы не заслуживаете. Однако в справедливости такого решения усомнился сперва лишь замполит Неткачев. Ходил в политотдел, доказывал свою точку зрения. А где же были вы, почему не поддержали своего комиссара?

— Я судил о наших общих, да и собственных недостатках более строго. Вот это и не позволило мне свой экипаж считать достойным лидерства.

— Похвальная скромность. Но уж слишком заметна ваша природная доброта. Вообще-то я не против этого качества. Только доброта должна быть не всепрощенческая, не мягкая, как пуховая перина, а принципиальная, жесткая и неразменная, как сама правда. Это я вам не в укор говорю, а на будущее. В ваших профессиональных и организаторских способностях, в умении создать единый, дружный экипаж сомнений не возникает. Только вот маловато у вас командирской жесткости. Подумайте об этом. А в остальном лично у меня претензий нет. Теперь дело за вами. И суть не в том, чтобы просто сказать «да». Надеюсь, понимаете, сколь велико доверие, которое вам будет оказано. Большому кораблю — большое плавание. Придется решать задачи, имеющие подчас государственное значение. Вот я и спрашиваю вас: готовы ли вы взять на себя такую ответственность?

Семен мгновение выждал и спокойно ответил:

— Готов, товарищ адмирал.

Уже на другой день Семена Пугачева представили более высокому морскому начальству. Состоялась недолгая деловая беседа, после чего кандидатура Пугачева на новую должность была окончательно утверждена. В тот день Семена ожидал еще один приятный сюрприз. Он собирался уже отметить у дежурного пропуск, чтобы покинуть здание штаба, но его снова пригласили в кабинет Сливина.