Минная гавань

— Нет, Сашок, — возразил Ледорубов. — Мы выпьем за другое, только вдвоем с тобой и молча. Думаю, что в Семеновой деревеньке сегодня по русскому обычаю тоже «сорок ден» отмечают. Так уж повелось. И пускай дамы простят нам эту маленькую бестактность.

— Как это без нас?! — с деланным возмущением воскликнула Зоенька.

— Да-да! Как это, как это? — затараторила и ее подруга.

— Не надо, девочки, — вдруг посерьезнев, тихо произнес Саша. — Это дело у нас глубоко личное. Да и что вам за интерес пить за то, что, слава богу, пока еще вас не трогает?..

Махнув рукой, он наполнил коньяком два фужера, выплеснув перед этим из них на пол остатки шампанского.

Скорее почувствовав, чем поняв значимость происходящего, женщины умолкли.

Офицеры стоя выпили.

Молчание за столом затянулось.

— Мальчики, может, еще потанцуем? — с наигранной веселостью предложила Зоенька.

— Танцуйте, девочки, без нас, — выдал Саша и снова потянулся к бутылке.

— А ревновать не будешь? — Зоенька прищурилась.

— Не до вас, лапушки, — страдальчески поморщившись, он глотнул коньяку.

— Захар, скажите ему, — заволновалась Наденька. — Его же развезло.

Но Ледорубов, занятый своими невеселыми мыслями, будто ничего не слышал и не видел.

— Какая муха укусила тебя, скиталец морей? — не унималась Зоенька. — Как ты разговариваешь с дамами?

— Да идите вы!.. — бешено зыркнув глазами, Саша грохнул кулаком по столу.

Подруг будто ветром сдуло.

— Тебе и вправду хватит, — как бы очнувшись, сказал Ледорубов.

— Прости, старшой. Испортил я по дурости весь вечер.

Ледорубов на это лишь ухмыльнулся:

— Оно и к лучшему. Зоеньки, Наденьки… Что нам в них? Момент в жизни. Нелюбимы они, не нужны…

— Эх, горе не зальешь коньяком, а бабы тем более тут ни к чему. Ведь какой человек был! Вечная тебе память, наш дорогой командир… — Уткнувшись лицом в Захарово плечо, Саша всхлипнул.

Ледорубов не успокаивал его. Просто по-мужски доверчиво обнял, притянув к себе. Почувствовал, как и у самого запершило в горле.

…На корабль вернулись затемно. Захар поддерживал неуверенно ступавшего механика.

Стоявший у трапа Лещихин сделал вид, что не заметил ничего особенного. И даже как-то деликатно отступил в тень.

Ледорубов молча отдал вахтенному честь.

— Лещихин, а Лещихин, — негромко, но властно позвал механик.

Тот немного подался вперед.

— Скажи, моряк, ты любил Семена Ильича?

— Кто ж его не любил? — глухо отозвался Лещихин.

— Тогда все поймешь. И такое, брат, случается…

— Да уж как не понять? То человек был…

12

На ледорубовском корабле жизнь шла своим чередом. Стоянки у берега были короткими. Качала тральщик соленая балтийская вода, крестила штормами Атлантика, хлестало его дождями Северного моря… Все реже говорили в кубриках о случившемся чрезвычайном происшествии. Сам подвиг Семена Пугачева, навсегда запечатлевшись в умах и сердцах команды, становился уже достоянием истории тральщика.

В дальнем плавании Ледорубов все чаще приходил к мысли, что теперь не кто иной, как он сам, лично ответствен за семью погибшего друга. Ирина по-прежнему не выходила у него из головы. Захар не терял тайной надежды, что в скором времени их отношения прояснятся. Единственным препятствием, как он думал, пока оставался его нерасторгнутый брак. Но Захар давно уже решил порвать с Тамарой. И такой случай вскоре представился.

Спустя неделю после того, как тральщик вернулся из длительного плавания, Ледорубову сообщили, чтобы он вместе со своим экипажем готовился участвовать в морском параде по случаю Дня Военно-Морского Флота. Это известие вызвало в команде настоящее ликование. Еще бы, предстояло пойти в Ленинград! Моряки с таким азартом принялись чистить, красить и мыть свой корабль, что боцман Глушко нарадоваться не мог.

— От молодцы, — говорил он, похаживая по палубе и поглядывая на работу своих моряков, — даже придраться не к чему.

За день до назначенного перехода в Ленинград на имя Ледорубова пришло служебное письмо. Вскрыв конверт, Захар увидал знакомый фирменный бланк предприятия, на котором работал военпредом. Это было официальное приглашение посетить конструкторское бюро для решения «некоторых технических вопросов». Фамилия главного конструктора, подписавшего письмо, была Захару незнакома.

«Так, Волхова больше нет, — подумал он с удовлетворением, — в руководстве произошла «смена караула», и техника, по всей вероятности, восторжествовала над дипломатией…»

Ледорубов рассудил, что нет смысла отпрашиваться в командировку. Свой тральщик он должен был привести в Ленинград за два дня до начала парада, а этого времени вполне хватало, чтобы наведаться в конструкторское бюро.

В море вышли после полудня. Тральщик легко распластывал свинцово-серую морскую гладь. От его форштевня клином расходились две нескончаемые волны. И если бы не ветерок, обдававший на полном ходу прохладой и свежестью, июльская жара была бы невыносимой.