Минная гавань

— Произошла вроде бы глупая случайность, — заговорил он, — а в результате — служебное несоответствие схлопотал. Получилось вот как… Последнее время разрабатывали мы новую аппаратуру. Было все: и долгие поиски, и горькие неудачи, и открытия, после которых плясать хотелось. Это сложный мир гипотез, расчетов, жарких споров. Я жил, дышал этим миром, и меня вроде бы считали толковым специалистом. Аппаратура была уже готова, отлажена. Я отвечал за ее испытания на полигоне. Сроки оказались предельно сжатыми; как у плохого студента, не хватало одного дня. Вот на этом-то я и срезался. Чтобы смонтировать на корабле несколько испытательных блоков, нужна была специальная крепежная арматура. В цехе готовили ее на скорую руку, а я почти не глядя подмахнул приемную документацию. И ведь знал, что кронштейны подсунули мне без проверки на прочность. Думал, что это временно: как на серию выйдем — доработаем, тогда и комар носа не подточит. Главное, думал, комиссии побыстрее доложить: аппаратура на борту, корабль к выходу в море готов. А там… Победителей не судят. И степень риска считается полностью оправданной… Оно все бы ничего, да во время испытаний, как назло, поднялся шторм, корабль начало швырять и трясти. Сварка на одном кронштейне лопнула, и центральный блок сорвало с фундамента. Случилось короткое замыкание, пожар. Словом, уникальная аппаратура превратилась в головешку. Виновными признали начальника ОТК и меня как военпреда. Может, во время официального разбирательства все бы и обошлось, да вот попала шлея под хвост и понесло по кочкам… Резанул главному конструктору прямо в глаза: мол, раз эта аппаратура сгорела, туда ей и дорога. Она и в самом деле была сырой, не доведенной, как говорится, до ума. Видел все ее огрехи и потому добивался принципиально нового конструкторского решения. Насколько был прав — не знаю. Да и теперь это не столь важно. — Захар едко усмехнулся. — Как видишь, гений от науки не состоялся, пришлось переквалифицироваться в помощники.

— Ну и зря. Ты ведь ученый, кандидат наук, а рассуждаешь, как промотавшийся Остап Бендер.

— Ерунда! — с раздражением отмахнулся Захар. — Да кто теперь у нас не кандидат! Некоторые на этом «титле» до самой пенсии купоны стригут, а на самом деле иному толковому работяге-слесарю в подметки не годятся. Просто у одного есть мужество вовремя остановиться, а у другого его нет. Я знаю таких людей. Смолоду они еще с претензиями, хорохорятся, а поближе к заслуженному отдыху превращаются в ходячую пародию, в приживалку от науки. Нет уж, надо честно есть свой хлеб, запивая его… — Захар озорно подмигнул, — хотя бы армянским коньяком.

— Но у нас хлеб не легкий… — Семен укоризненно посмотрел на друга. — Береговой послаще будет, он вроде как у мамки из печи. А наш-то, видать, на морской воде замешен — просоленный, похлеще прошлогодней воблы… Или забыл?

— Ничего не забыл. А еще помню, что меня когда-то считали неплохим помощником. Так вот это, на мой взгляд, куда лучше, чем быть никудышным военпредом.

Решили переменить тему разговора. Вспомнили своих друзей-однокашников, родное училище. Лишь от одной темы Захар уклонялся: в этот вечер приятных воспоминаний ему не хотелось говорить о своей жене. Семен это почувствовал.

Пришла пора расставаться. Ледорубов решительно поднялся из-за стола.

Захар не спеша пошел в расположение бригады. Он сознавал, что по-доброму завидует семейному счастью своего товарища. И тем более ему хотелось разобраться в себе самом, в том, что же произошло с ним.

По утвердившемуся мнению, его проступок на прежней работе был не чем иным, как «проявлением личной безответственности, выразившейся в нарушении правил техники безопасности». Захар смирился с этой официальной формулировкой, записанной в его личном деле, принял наказание как должное, но в душе понимал, что не только в этом следовало искать причину всех его ошибок и промахов. Никто не знал и не догадывался, что в последние месяцы творилось на душе у Ледорубова. Свои истинные чувства он скрывать умел, к тому же на старой работе у него не было таких близких друзей, как Семен, кому можно было во всем довериться, не опасаясь скрытой иронии, а то и явного злорадства. Находились и такие, кто завидовал ему. И было отчего: в двадцать семь лет защитил кандидатскую диссертацию, досрочно получил звание капитан-лейтенанта, начальство не без оснований прочило ему высокую должность…

Но как случилось, что в мгновение рухнули все его замыслы и надежды? Почему он перестал быть самим собой, превратившись в мрачного, раздражительного неудачника? На это Захар Ледорубов и сам толком не мог бы ответить, хотя в душе продолжал во всем случившемся обвинять жену. В ней хотелось ему видеть свой злой рок.

А начиналось все как нельзя лучше…

2