Минная гавань

Бутков удивленно вскинул редкие белесые брови, но, встретившись с неприязненным, колючим взглядом лейтенанта, раздраженно пошевелил плечами, словно говоря: «Как хотите. Впрочем, если вы сможете обойтись тут без меня — дело ваше». И не торопясь вышел.

Подобрев, Аркадий с улыбкой оглядел своих моряков. Ребята в боевой части подобрались рослые, крепкие, в строю держатся и просто и подтянуто. На фланге слева — старшина второй статьи Игнат Лешенко, стройный украинец с женственно-нежным, румяным лицом и франтоватыми смоляно-черными усиками в ниточку. Игнат всегда рассудительный, при случае — язвительно-остроумный человек, к мнению которого прислушивается даже сам Бутков. Рядом стоял по-простецки грубоватый, немного безалаберный по характеру, но жадный до любой работы сибиряк Толя Стогов. На его крупном, широкоскулом лице, помеченном крапинками рябинок, казалось, застыло желание рассказать анекдот или отпустить очередную «трюмную» шуточку. Шеренгу замыкал первогодок Валентин Кошкарев. Он, как исключение, покорно-печален и замкнут, будто монастырский послушник.

В команде Заварова уважали. Матросы при нем вели себя не так стесненно, как при Буткове. Было в их отношениях нечто доверительно-товарищеское, когда при случае в разговоре можно легко перейти со служебной темы на житейскую, не опасаясь скептически-начальственного взгляда. Моряки особенно ценили то, что Заваров не выказывал свою власть без крайней необходимости. Даже ругать провинившегося матроса всегда было ему неудобно, словно это он сам допустил оплошность. Отчего-то становилось неловко и совестно всем, когда Аркадий кому-то делал замечание. К счастью, о крупных происшествиях в БЧ давно забыли, а с незначительными разбирался Бутков, любивший постоянно и въедливо придираться к мелочам.

Практические занятия Аркадий проводил со спокойной совестью: его торпедисты — народ тренированный. Все положенные операции с механизмами торпеды они исполняли толково и быстро.

Перед тем как подступить к торпеде, Лешенко, подбоченившись и наморщив лоб, пристально поглядел на нее со стороны, о чем-то размышляя. Медлил он не для того, чтобы, напустив побольше важности, обратить на себя уважительные взгляды ребят. Все и без того знали, что в работе старшина — первая скрипка. Этой паузой Игнат по привычке как бы замыкался в самом себе, и уж ничто теперь не могло отвлечь его от дела.

Вот он властно кивнул, и матросы подступили к торпеде. Собираясь вскрыть горловину РПЗО[4], Игнат присел перед ним на корточки, не поворачивая головы, протянул руку, требуя, чтобы ему дали торцовый ключ.

— Момент, — засуетился Стогов, протирая разложенный на брезенте инструмент мохнатым куском ветоши.

На красивом лице старшины появилось выражение нетерпения и досады.

— Ты же в прошлый раз ключи протирал. Новее не станут.

Получив инструмент, старшина взялся отворачивать болты. Работал Игнат подчеркнуто изящно, с гаечным ключом управлялся, будто маэстро с дирижерской палочкой. И чем пристальней Аркадий приглядывался к старшине, к тому, как не спеша и красиво он работал, тем сильней хотелось и ему самому, скинув мешковатый китель, взяться за дело. По утвердившейся в нем курсантской привычке он не боялся никакой черновой работы и поэтому всегда томился от вынужденного начальственного бездействия. Глядя на других моряков, придраться тоже было не к чему: проверка торпеды шла по правилам. Что Аркадию оставалось, это подавать советы и реплики, чтобы матросы чувствовали его постоянное внимание к ним. Так он и делал, расхаживая по мастерской и заглядывая для сверки в синюю, захватанную руками до темного лоска книжицу инструкций.

Моряки приступили к закачке в баллон сжатого воздуха. Кошкарев подсоединил к РПЗО трубопровод, но в расходной магистрали воздушного давления не оказалось. Кошкарев остался к этому равнодушным. Стогов же что-то неодобрительно пробурчал. Старшина, повернувшись к Заварову, разочарованно развел руками.

Аркадий решительно направился в компрессорную, которая располагалась в отдельной постройке метрах в пятидесяти от мастерской. Моториста увидал еще издали. Тот сидел на лавке у входа в компрессорную и строгал ножом какую-то деревяшку. Аркадий рассерженно погрозил ему кулаком. Моторист кивнул и скрылся за дверью. Вскоре дизель-компрессор заработал — задышал торопливо и шумно, точно загнанная собака.

Когда Аркадий вернулся в мастерскую, то услыхал знакомый глухой шум, с которым сжатый воздух «набивался» по мелко дрожащему тонкому трубопроводу в баллон. Лешенко со Стоговым укладывали в ящик инструмент. Кошкарев стоял у контрольного манометра. Не успел Аркадий подойти к матросам, как старшина вдруг метнулся к Кошкареву и, отпихнув его локтем, открыл стравливающий клапан. Набранный воздух со свистом рванулся из отсека наружу.

— Ты что?! — испуганно и зло крикнул старшина.

Кошкарев с побелевшим, растерянным лицом глядел на него и молчал.

Аркадий удивленно посмотрел на моряков.

— Что тут у вас? — спросил он как можно спокойнее, хотя в душе появилось предчувствие чего-то недоброго.