Минная гавань

Георгий Петрович изумленно вскинул острые, как у врубелевского демона, брови. На аскетически сухом, вытянутом лице его, от уха до уха обрамленном рыжеватой скобкой шотландской бороды, отразилось недоумение, которое затем сменилось раздражением.

Терзая в руках пилотку, Аркадий принялся рассказывать, что произошло в торпедной мастерской.

Старпом, полуприсев на столе и обхватив ладонями локти, молча поглядывал зеленоватыми, начавшими недобро леденеть и щуриться глазами на Аркадия. Поскольку он имел достаточно выдержки, то привык слушать собеседника не перебивая, как бы с интересом оценивая каждое слово на искренность и благозвучие.

— Все? — сказал Георгий Петрович, когда Аркадий умолк, и, не дождавшись ответа, стал продолжать за него: — Итак, Лешенко вовремя среагировал, стравил опасный избыток воздуха. Допустим, что этого ему сделать не удалось. Тогда, если бы в торпеду набирали воздух еще две минуты, прочность корпуса достигла бы критической точки разрушения… — Старпом взял для наглядности логарифмическую линейку и очертил ею в воздухе воображаемую кривую действия разрывающих сил. — Что эквивалентно… — подернул движок линейки, умножая числа, — взрыву фугасного снаряда. Иными словами, в мастерской, где вы работали, повышибало бы стекла и двери.

Георгий Петрович не любил бездоказательных фраз — предпочитал образную точность.

— Чем же это вы, Аркадий Кузьмич, так шибко были заняты, что не уследили за Кошкаревым? — спросил он.

— Так я говорил: воздуха не было. Отошел на минутку в компрессорную.

— Это не меняет дела. Пускай вас не было, но командирский авторитет ваш должен был остаться. Если бы моряки постоянно ощущали ваше присутствие, то ничего бы не случилось. Уверены в людях — это хорошо, а коль нет такой уверенности, вы шагу не смеете ступить в сторону, пока опасные работы не кончены. Поэтому я и спрашиваю: о чем вы думали, какая посторонняя мысль мешала вам сосредоточиться и помнить о главном?

— Точно не помню, неинтересно.

— Для вас, может быть, но не для меня. — И властно протянул руку, щелкнув пальцами.

Аркадий догадался, чего от него хочет старпом. Он покорно выложил на широкую ладонь Георгия Петровича свою записную книжку со стихами. Тот лишь раскрыл ее и тут же, скептически ухмыльнувшись, кинул на полку, висевшую над столом.

— Прелюбопытно знать, на что уходит половина ваших мыслей в рабочее время…

— Тут я не виноват, — сказал Аркадий и не к месту добавил: — А вообще, каждый человек имеет право на увлечение.

— Да вы понимаете, во что бы оно обошлось?! — не стерпев, повысил голос Кирдин, но, мгновенно справившись с собой, тихо пояснил: — Еще немного, и мне пришлось бы на всех вас писать похоронки. Вот что прикажете с вами делать: предложить вам одуматься на гауптвахте или украсить вашу биографию первым выговором?

Кирдин с любопытством разглядывал Аркадия, словно ему только теперь представилась возможность изучить своего подчиненного. Растерянность лейтенанта, видимо, подействовала на Георгия Петровича. Он повторил свой вопрос устало и расслабленно, как бы немного смилостивившись:

— Что же мне все-таки с вами делать, Аркадий Кузьмич?

Старпом осторожно провел по линейке ладонью.

— Накажите, — неуверенно попросил Аркадий. — Я виноват и приму любое взыскание.

— Наказание последует само собой, — сказал старпом раздосадованно, подобно тому, как недоволен бывает шахматист, когда ему подсказывают заведомо очевидный ход.

Георгий Петрович неловко повел рукой, и линейка свалилась со стола.

— Надеюсь, понимаете, насколько ответственна предстоящая курсовая задача? Ведь стрелять придется по маневрирующей цели… — И старпом принялся говорить как по-писаному, все больше воодушевляясь: — В море потребуется полная самоотдача. Нужно быть подлинным знатоком своего дела, чтобы почувствовать себя на учениях, как в бою. Командир должен быть уверен в каждом. Необходима полная сосредоточенность. В противном случае наступает неуверенность. В бою это самое страшное состояние, потому что оно сродни поражению. Вера — это победа. Ведь что такое современный подводник? Его характер — сплав убежденности, мастерства, воли, страсти… А что получается? — И, разведя руками, снова заговорил своим обычным голосом, спокойно и властно: — Я не знаю, что в вас преобладает: офицер над поэтом или же наоборот… Вы наяву живете как во сне… Пример? Извольте — сегодняшний случай в торпедной мастерской.

Для большей убедительности Кирдин строго показал на полку, словно лежавшая там записная книжка представляла нечто такое, к чему теперь опасно прикасаться.

— Аркадий Кузьмич, я хочу лишь ясности между нами. Могу ли я рассчитывать на вашу собранность, доверять вам без опаски или же должен проверять каждый ваш шаг, дабы вы снова чего-нибудь не натворили?

— Постараюсь, — пообещал Аркадий.