Минни (СИ)

Кровь из носа снова закапала на рубашку. Люциус помянул Мордреда и достал палочку, собираясь произнести кровоостанавливающее, но тут на пороге показалась грузная женщина. Она была завёрнута в блестящую серебристую ткань, как рождественский подарок в яркую обёртку, и мужчина не сразу понял, что это платье. На голове возвышалась целая башня из чёрных волос, уложенных в причёску, в полные руки впивались разноцветные браслеты. Дама недовольно охала, потому что сзади её ощутимо подталкивал Лу.

Увидев Люциуса, она возмущённо возопила:

— Пресвятая Эстерель! Если меня вытащили из-за праздничного стола, чтобы залечить разбитый нос…

Мужчина устало поднялся и отошёл, открывая её взгляду лежащую Гермиону.

— Вот ваш пациент. Лечите! Да, и внизу вас ждут ещё двое.

Толстуха нахмурилась и подошла к постели. Уверенным движением достала палочку, и, дополнительно осветив девушку с помощью «Люмос максима», принялась нараспев читать заклинания. Магия волнами хлынула от её полных рук, и в спальне сразу запахло озоном.

Вдруг она обернулась и многозначительно заявила:

— Кстати, меня зовут мадам Фюи, месье Таинственный Похититель.

Люциус чертыхнулся. Проклятая схватка так вымотала, что не хватало сил залечить нос, а кровь так и бежала с подбородка на рубашку. Во рту чувствовался гадкий металлический привкус и никак не выходило произнести правильно банальное «Вулнера санентур». Мужчина с удивлением и благодарностью заметил, как гостья невербально исцелила рану, только махнув рукой в его сторону.

Мадам Фюи вдруг развернулась, шумно шелестя платьем, и, уперев руки в боки, торжественно заявила:

— Месье, для начала: их двое!

— Что?

— Я говорю, эта девушка беременна!

Люциус шумно выдохнул и запустил пятерню в густую гриву, пытаясь прийти в себя. Такого он не ожидал. Хуже всего то, что теперь отцом ребёнка мог быть как он, так и Драко.

«И что тогда делать? Вряд ли она оставит ребёнка! Вынесет ли она это?! Но… Мерлин… если всё же этот ребёнок мой…»

Он не замечал, с какой скоростью расхаживает по комнате из угла в угол. Остановившись у стены с дурацкими обоями в розовый цветочек, он зычно крикнул в сторону порога:

— Лу, виски! И «Латакию»!

Когда домовик поставил на прикроватную тумбочку бутылку с жёлтой этикеткой, бокалы и упаковку табака, целительница ловко набулькала себе янтарной жидкости и опрокинула одним махом. Крякнув, она одобрительно кивнула и с сожалением заметила:

— И вас с Рождеством! Неужели у вас ничего не подают к аперитиву? Праздник же!

Люциус с трудом удержался от того, чтобы не наслать на неё заклинание, заставляющее есть слизней — так, в качестве закуски, которую она просила.

Он облизнул пересохшие губы и, стараясь, чтобы голос звучал хотя бы вежливо, спросил:

— Мадам Фюи… Вы можете узнать, кто отец ребёнка?

— Что ж, — хмыкнула толстуха, — я не особо сильна в такого рода магии, но попробую.

Она потёрла руки, разогревая ладони, и вдруг подмигнула:

— А что, девица-то не очень разборчива в связях?

Люциус побелел от гнева. Он схватился за палочку и нацелил её кончик между глаз толстухи.

— Не советую судить по себе, мадам! Ещё одно подобное замечание, и я прокляну ваш род до седьмого колена! А в таких проклятиях я знаю толк, уж поверьте.

Женщина разом растеряла игривое настроение. Она раздела Гермиону заклинанием, и только теперь начала подмечать, что синяки на теле девушки похожи на отпечатки пальцев, а багровые ссадины на шее не слишком-то напоминали следы нежных поцелуев.

Мадам Фюи сосредоточенно взмахнула палочкой, и нежно-голубая сфера возникла прямо над животом девушки. От неё во все стороны ищуще поползли тонкие нити. И одна из них протянулась прямо к сердцу Люциуса, заставляя его биться сильнее.

— Его имя Люциус Абраксас Малфой, — глухо произнесла целительница, пристально вглядываясь в переливчатую сферу. — Знаете этого негодяя, месье?

Люциус встретился с её подозрительным взглядом, отметившим, куда указала нить, и разом осушил бокал виски.

Такого подарка к Рождеству он не ожидал.

Глава 15

Давно не чищенный дымоход не справлялся: в маленьком охотничьем домике стало чадно, и Гермиона взмахнула палочкой, распахивая окно. Свежий мартовский воздух ворвался на первый этаж, залитый сонным утренним светом, и потащил сизые клубы наружу.

Девушка усердно водила кистью по листу бумаги, закреплённому кнопками на деревянном мольберте. Она пыталась мысленно отвлечься, не сосредотачиваясь ни на чём конкретном, но рука снова и снова обмакивала кисть именно в алую краску, и яркие разводы слишком напоминали кровь. Или клубнику.

Арт-терапия, по словам доктора Фоссета, должна была «высвободить боль от душевной травмы, а творчество и искусство — сублимировать агрессию».