Минос, царь Крита (СИ)

Я так глубоко задумался, что чувствовал себя в полном одиночестве. Знакомый, насмешливый, слегка лающий голос, назвавший мое имя, заставил меня вздрогнуть, резко обернуться и вскочить. И обрадовано вскрикнуть.

У самого начала лестницы, ведшей в световой колодец, четко виднелась остроухая тень шакала. Ну конечно, кому еще придет в голову искать жениха не на брачном ложе, а у бассейна на дне осветительного колодца? Только ему, ведающему пути мертвых и взвешивающему людские сердца.

— Приветствую тебя, страж врат Запада, Инпу, — я почтительно поклонился. — Сердце моё наполняется радостью, когда я вижу тебя. Моё Ка трепещет, подобно стеблям папируса на легком ветерке.

Инпу хохотнул. Легко спустился ко мне.

— Мне нравится, когда ты, кефтиу, варвар, начинаешь говорить, как образованный писец из Та-Кемет. Еще немного, и ты научишься плести словеса не хуже любого ученого человека из моей земли.

Инпу с божественной непосредственностью по-хозяйски расположился рядом. В лунном свете я четко видел его поджарое тело, вытянутые вперед жилистые лапы неутомимого охотника, оскал, похожий на ехидную улыбку, острые, вечно настороженные длинные уши обитателя пустынь, ясные, светящиеся в темноте глаза. Сейчас он был неотличим от собственной статуи из черного дерева, что стоит в моих покоях. Только пушистый хвост постукивал по камням широкой ступени. Он сел так, чтобы лунный свет четко обрисовывал его, подчеркивая совершенную, божественную красоту.

— О да, ведающий пути мертвых и дороги живых, — произнес я. — И я польщен, что ты явился разделить со мной радость. Ибо корона Кефти возложена на мою голову, и я сжал скипетр анактов в своей руке.

— Я знаю, ты давно мечтал об этом, — вежливо отозвался Инпу. В голосе его мне послышалась не только радость за молодого царя. — Да пребудет с тобой милость богов, что покровительствуют Хозяевам Высокого Дома вашей земли.

Вряд ли кто-то мог расслышать едва заметную насмешку в том, как были сказаны эти слова. Но я расслышал. Разумеется, быть не могло речи о прорвавшемся раздражении и недостаточно хорошо скрытых чувствах. Божественный шакал в совершенстве владел своим телом и голосом, и если я чувствовал его раздражение — это значило только, что он желает показать, что недоволен. Чем? Я вскинул на него непонимающий взгляд и произнес с приличествующим смирением:

— Да не оставишь ты меня своей милостью!

— Пути, по которым будет шествовать своей державной стопой владыка Минос, далеки от тех, по которым рыскаю я, повелитель троп умерших. Что будет значить для тебя моя милость?

Неужели он не шутил? Я почувствовал, что кровь отливает от моего сердца и головы, и не стал скрывать своего страха.

Чем он мог помочь мне, чужой бог мертвецов? Он не покровительствовал живым владыкам. И после свершения своего земного пути я уйду в иное царство, где ему не суждено помочь мне. Но при одной мысли, что я больше не увижу бессмертного охотника с вечнозеленых полей Иалу, на душе моей стало пусто и холодно. Я был чужим для него — божества далекой Та-Кемет, владыки путей, ведущих на Запад, в страну, любящую молчание. Мне удалось снискать его милость дюжину лет назад. Захватив корабль морских разбойников, среди награбленного я увидел статуэтку шакала из черного дерева, с хрустальными глазами. Она была великолепна. Зверь смотрел на меня, как живой. Насмешливо искривленные губы его, казалось, вот-вот отворятся, и не лай, похожий на безумный хохот, но человечья речь польется из них.

Я взял статуэтку и, зная знаки, которыми египтяне записывают слова, прочел, что моя находка — бог Инпу, Анубис, которого мы почитаем как Гермеса-Психопомпа, проводника душ в царство мертвых. Я почтительно завернул статуэтку в кусок драгоценной ткани и при разделе добычи попросил её себе, не пожелав никакого иного богатства.

Невольный трепет внушало мне изображение чужеземного бога, и я хранил его в покоях подле ложа своего. Моё благоговейное почтение не осталось безответным. Дюжину лет назад Инпу впервые явился мне, приняв облик мужа с шакальей головой.