Минус 273 градуса по Цельсию

И команда службы стерильности была ощутимо сильнее команды мэрии. Футболисткам из мэрии лишь изредка удавалось вырваться за пределы своей половины, они спешили поскорее добраться до ворот противниц – и теряли мяч в передачах, спешили ударить по воротам – хоть издали! – и мазали. К концу тайма привереда пропустила уже шесть мячей, ее партнерши забили вратарше противника один. Свисток судьи возвестил о конце тайма в ситуации, когда привереде, возможно, пришлось бы доставать мяч из ворот в седьмой раз.

Сидевшие на нижних рядах под К. вставали, топтались на месте, крутили руками, разминая затекшие члены, поворачивались, смотрели на верхние ряды, находили знакомых, приветствовали их, вступали в разговор. К., одиноко сидевший под ВИП-трибуной и подставленный всем взглядам, склонился к коленям, чтобы снизу не было видно его лица. Недоставало ему еще быть снова кем-то опознанным. Тем же и конопенем.

Звук множества тяжелых быстрых шагов заставил К. поднять голову. Справа, слева – по ряду, где сидел он, по нескольким рядам ниже грохотали красные береты службы стерильности в камуфляже. Это были не болельщики, эти были при службе. Живо, вниз, никаких в обход, по сиденьям, приговаривали они и не давали опомниться, понять, в чем дело, – поднимали с мест, не разбирая, мужчина ли, женщина ли, подталкивали к нижнему ряду: прямо по креслам, по креслам! Что сидишь! – подойдя с боков, взяли К. за плечи, взметнули его с кресла сразу двое. Вниз на четыре ряда, тебе помочь?!

Ряды под ним, увидел К., уже сыпались вниз, отыскивали пустые сиденья перед собой, соступали на них, находили пустые в следующем и перелезали через их спинки. Женщины вскрикивали и взвизгивали, у некоторых были слишком узкие юбки, они не могли сделать крупного шага, после нескольких неудачных попыток встаскивали юбки к бедрам и, светя оголенными ляжками, сверкая перешейками белых, черных, красных трусов, переваливались на нижнее кресло. Мэр, будет, наверное, мэр, доносилось до К. с нижних рядов.

К. решил, раз уж так вышло, сесть в самой зрительской гуще. Он проследовал по тесно заполненному ряду до свободного места и опустился на него. Смотреть игру станет не так удобно, как до того, но зато он будет надежно скрыт среди других зрителей.

Протяжный металлический звук гонга возвестил о конце перерыва. Двери строения на другой стороне поля раскрылись, в них появились выходящие на игру команды. Только теперь футболистки не бежали мелкой трусцой, как перед первым таймом, а шли обычным шагом и, выходя на поле, сразу разбредались по своим местам. Привереда вышла одной из последних.

Судья на поле нес свисток к губам, чтобы дать сигнал к началу игры, когда вдруг весь стадион словно подхватило мощным порывом ветра – ряды внизу бурно поднялись на ноги, принялись разворачиваться спиной к полю, взгляды всех вскинулись вверх, и были они устремлены в одну точку на вершине трибун. Подхватило тем же ветром ряд К. Непроизвольно поднялся, повернулся назад и сам К.

Вокруг, нарастая, уже гремел приветственный рев. «Урра! Салю-ют! – кричали трибуны. – Да здравствует стерильность! Стерильности слава! Многая лета!»

В нише ВИП-трибуны, исполненной как большая раковина, возвышались, приветственно махали руками человек восемь. Один, что посередине, стоял у самого ее края, выдаваясь вперед – подобно носу корабля, остальные слегка в глубине, отступив назад на полшага – будто борта этого корабля. Человек впереди был мэром – К. тотчас узнал его, хотя сейчас он был не в тоге, а в обычной цивильной одежде, даже и не костюме с красным галстуком, как на большинстве портретов, а весьма легкомысленной, ярко-пестрой расцветки рубашке с короткими рукавами. Замкнуто-холодное узкощекое лицо его с глубокими заломами носогубных складок выражало то тщательно скрываемое, но упорно дающее о себе знать довольство, которому К. был свидетелем на пиру – когда происходившее вокруг доставляло мэру радость и кайф. Другие тоже были в такой же, как мэр, вольной летней одежде: цветные, клетчатые яркие рубашки, короткие рукава, распахнутые вороты. И всех К., переводя взгляд с одного на другого, узнавал. Стоял первым по правую руку от мэра глава службы стерильности – массивное большое лицо его не выражало ничего, будто выклеенное из папье-маше. Стоял первым слева Косихин – у этого сжатый в синусоидную кривую рот странно скривило в сторону, будто он изо всех сил сдерживал ухмылку. Стоял ректор, с которым К. виделся сегодня, – весь вытянувшись вверх, с тесно прижатыми к бокам руками, будто солдат на плацу по стойке смирно. Стоял завкафедрой со своей вдохновенной длинногривой прической… И других К., хотя и не знал, кто это, тоже узнавал – все они были там, на том древнеримском пире.

Наконец мэр сделал поднятой в приветствии рукой короткое повелевающее движение: достаточно, садитесь. И сел, показывая пример, первым сам. Оставшись выглядывать из ВИП-ложи лишь головой. Стадион вновь застучал каблуками, зашумел одеждой, опустился на кресла, пошевелился на них, устраиваясь, и замер. Судья на поле дал свисток. Второй тайм начался.