Минус четыре по Цельсию (СИ)

Она удовлетворенно хихикает, но мне кажется, что ее до сих пор не отпускает чувство неуверенности и детской ревности.

Глажу ее по головке, целую макушку.

- Я люблю только тебя, слышишь? - шепчу я. – Только тебя одну… Остальных просто не существует…

Аня вздыхает и прижимается ко мне еще сильнее. Чувствую, какая она теплая. Тону в ее запахе…

- Люби меня… - едва слышно произносит она.

 

Что такое не везет…

Болел ли я не достаточно сильно, волновался ли не так качественно, как должен был…

Короче…

На прокате короткой программы Анька свалилась с чертова своего тройного лутца, ушибла бедро, расстроилась, ну и, как результат, дотянула выступление только до четвертого места, пропустив перед собой и Валю, и Таню, и даже бельгийку Еву Хендриксон. Шансов на золото у нее теперь почти не оставалось, разве что наши девчонки вдвоем решат ей подыграть, а Еву кто-нибудь удавит ночью подушкой. Понятное дело, рассчитывать на подобную удачу не приходилось.

Развезя слезы и сопли по моей не сильно волосатой груди, обозленная неудачей и с уязвленным самолюбием, Анька была отправлена мною сперва в душ, а потом, укутанная с ног до головы в халаты и полотенца, усажена смотреть дурацкую комедию по телевизору. Наших парней и девчонок, которые рвались к нам чтобы Аньку утешить и развлечь, я прогнал без зазрения совести. Впустил я только Нинель, которая минут сорок гладила ее по голове, утирала нос и что-то настойчиво внушала тихим, проникновенным голосом. В конце концов, зацелованная и залюбленная, Анька заснула, свернувшись калачиком посреди кровати, а я, пристроившись сбоку, полночи размышлял, почему так получается, что других Нинель может, когда нужно, и успокоить, и приласкать, а меня же ей удается только выбесить до икоты и разозлить. Отцы и дети, понимаешь… Извечная загадка бытия.

 

========== Часть 19 ==========

 

Накануне произвольной программы начались фокусы.

Сначала меня в столовой без объявления войны, окружает вся наша комментаторская бригада, Жигудин, Авербаум, Леша Петров – в прошлом чемпион в парном катании – с женой Машей Тихоновой и примкнувший к ним Артем Розин и дружно, словно долго готовились, желают мне удачи завтра, не просрамить, значит, доказать всем, и прежде всего самому себе, и так далее. Как будто это мой первый чемпионат Европы в жизни, и я нуждаюсь в чьей-то моральной поддержке. И если в искренность Хомяка, которого знаю с детства, и, скажем семьи Петровых-Тихоновых, которых почти не знаю, я еще как-то готов поверить, то Аверу и Хот Арти…

Ладно. Иду в раздевалку. По дороге натыкаюсь на слоняющегося без дела Таранова.

- Здрасте…

- О, привет, Серега, - жизнерадостное обаяние из него так и хлещет. – Хорошо, что тебя встретил.

Сразу же настораживаюсь. Перед глазами тут же всплывает Париж, под ложечкой начинает предательски сосать, а ноги сами готовы развернуться и бежать куда подальше без оглядки.

- Я это… типа спешу, - бормочу я, отчаянно выискивая в пустом коридоре хоть кого-то, за кого можно было бы ухватиться и улизнуть. – Тренировка у меня…

- Конечно-конечно, Сереж, - Максим выставляет перед собой ладони, - я тебя ни в коем случае не задерживаю. Просто хочу, чтобы ты знал… Короче… Мы за тебя болеем. Мы все. Держись, в общем…

Макс поворачивается ко мне спиной и поспешно уходит, оставив в состоянии полнейшего ступора. Что вот это за фигня сейчас была, может кто-то объяснить?

Пожимаю плечами. Иду переодеваться.

Перед выходом на раскатку прохожу мимо хмурого Муракова, задумчивого Клея и Нинель, о чем-то в полголоса беседующей с Фединым. Бочком протискиваюсь, чтобы никого не задеть.

- О, сам Ланской пожаловал, - загораживает мне проход Профессор, - здоров-здоров, добрый молодец. Как поживаешь?

- Спасибо, замечательно, - отвечаю, стараясь соблюсти вежливые интонации.

Одного взгляда на Нинель мне достаточно, чтобы понять – все не просто плохо. И даже не очень плохо. У нас катастрофа. Бледная, с горящими от гнева глазами, с поджатыми до белизны губами – такой я ее давно не видел…

- Вот и прекрасно, - Федин само радушие. – Ты уж давай, не подкачай завтра. Вся страна на тебя смотрит. Затаив дыхание, можно сказать. Вот и Танечка тебе привет передавала, Татьяна Вячеславовна, Тихонова, - уточняет он на всякий случай. - Говорили сегодня с ней, да. О тебе…

Так… Это уж слишком. Медленно выпрямляю спину, напрягаясь как струна, демонстративно облокачиваюсь о стену и скрещиваю руки на груди. В упор смотрю на Нинель.

Федин хмыкает, кивает нам троим одновременно и, уперев взгляд в пол, быстро уходит по коридору.

Дядя Ваня и Артур, словно охрана, становятся справа и слева от нас, с явным намерением отогнать любого, кто попробует подойти на расстояние вытянутой руки. Нинель вздыхает и подходит вплотную ко мне.

- Международный союз считает, - без предисловий сообщает она, - что завтра ты должен проиграть Семенову. В противном случае, тебя уличат в применении допинга…