Минус-корабль

Это маковый сон: состязание крови с покоем
меловым, как сирена. И чудится: ртутный атлас
облегает до глянца пространство земли волевое,
где вершится распад, согревающий время и нас.

Там катается солнце – сей круг, подавившийся кругом,

металлический крот, научившийся верить теням,
и трещит его плоть, и визжит искрородно под плугом,
и возносится вверх, грохоча по дубовым корням.

Дважды шлях был повторен и время повторено дважды.

Как цепные мосты, повисая один над другим,
шли колонны солдат, дребезжали оружьем миражным:
кто винтовкой, кто шпагой, кто новеньким луком
тугим.

Пробирались туда, где скалистый обугленный тигель

гасит весом своим от равнин подступающий зной.
Здесь трудились они, здесь они на секунду воздвигли
неприступный чертог – саблезубый собор навесной.

Сом

Нам кажется: в воде он вырыт, как траншея.
Всплывая, над собой он выпятит волну.
Сознание и плоть сжимаются теснее.
Он весь, как чёрный ход из спальни на Луну.

А руку окунёшь – в подводных переулках

с тобой заговорят, гадая по руке.
Царь-рыба на песке барахтается гулко,
и стынет, словно ключ в густеющем замке.

Птичка

Вшит «зингером» в куб коммунальной квартиры,
кенарь – мешочек пунктиров,
поддёвка для чайной души!

Пирамидальные трели о киль заостряет, граня,

и держит по вертикали
нa клюве кулёк огня – допрыгни до меня!

Любовник небес и жених —

кенарь и человек —
встречаются взглядом, словно продёрнутым через
мушку.

Метнув звуковое копьё,

ожидают его возврата, объятые обаяньем азарта:
придет ли царствие и чьё?

Если гитару берёт человек и пытается петь,

птичка от смеха и муки
белыми лапами рвёт клеть.

Что eй певец человечий,

или всё кроманьонец,
хоть и кормилец…

«Весна – дворец стекла и камня…»

Весна – дворец стекла и камня.
В сосульке ампулка сидит
и раздаёт за каплей каплю.
Блажен весенний реквизит.

Пьянит весёлости настой,

и пухнет водяной рукав,
пришитый лычками мостов
к шинели серого песка.

Чтоб доказать речную синь,

как апельсиновая корка,
плывёт оранжевый буксир
для глаз отчаянный и колкий.

Лишь белооблачная Арктика

висит угрозой холодов
и изучает, как по картам,
ловушки спусков и дворов,

завинченность пролётов лестничных

и взвинченность моих тирад,
законсервированных в вечности
лепных девиц и колоннад.

Весь правый берег словно вырезан,

как из картона чёрный контур,
и далеко за город вынесен
резною стенкой горизонта.

Он постепенно растворяется,

огни насыпав кое-где,
искрится огненною рясой
на пёстрых лицах и в воде.

Лиман