— Погоди тараторить. И вынь жвачку. Я вовсе не просила приводить ко мне всяких сумасшедших.
— Он никакой не сумасшедший. Только внешне. Борода, крест. А так он умный. Глаза, как у… Менделеева!
— Ну, хватит. Нам с Валей пора ложиться.
— Смотрите, тетя Тань… Человек, может, уж по лестнице поднимается… добро хотел сделать… А ведь в Библии как сказано? Как там у Матвея… «Возлюби ближнего твоего, как самого себя».
Мать, помолчав, негромко сказала:.
— Не сегодня. Завтра или послезавтра. Он один придет?
— Может, с моей бабкой.
— Лучше с вашей бабкой.
— Я скажу. Пойдем, Валька… предупредим, чтобы завтра.
И девочки убежали. Господи, только ясновидца не хватало!
12
— Выдать всем больным собственную одежду! — распорядился главврач Олег Анатольевич.
— Нас закрывают?!. — ахнул кто–то из опечаленных больных.
— Срочно послать в Кремль коллективную телеграмму! — предложил граждански активный Ленин.
— Да нет же… — ослепительно улыбнулся золотыми зубами главврач. — Нас пригласили…
— На танцы в школу?!. — обрадовался Батагов, прыгавший с крыши и оставшийся невредимым..
— Да нет, господа. Физиотерапия. — И главврач снова померк лицом. Он все же что–то скрывал.
Смущенных и радостных психов повели колонной по двое в город, на горбатую улицу им. Партизана Железняка. Там стоял грузовик, и с него раздавали метлы, ведра. Как выяснилось, сегодня ждут приезда губернатора, необходима срочная и тщательная чистка улиц. Тем более что губернатор прилетает будто бы не просто так, а чтобы снять с работы мэра.
Об этом всех известил Ефимов, бывший сотрудник бывшего губернатора.
— Новая метла, — говорил он, тряся губастой улыбкой, напоминающей краковскую колбасу. — И правильно! Заворовались они тут. Мэр второй себе коттедж строит… три магазина на жену переписал…
Рядом на тротуаре и проезжей части переминались студенты в синих китайских костюмах, зевали, шаркали метлами для виду и слушали.
Кто–то из прохожих остановился, опасливо зашептал:
— Потише. У нас тут как в старое время.
— Как это? — спросил Дмитрий Иванович, больной человек из народа. — До или после?
Местный человек пояснил:
— Я лично, товарищи, куда бы ни вошел, первым делом в любую розетку: «Да здравствует наш любимый мэр!» Он же из тени вышел… ему докладывают…
— Он раньше в областном городе работал, — охотно стал рассказывать далее Ефимов, — я его помню. Жулик! Сюда отъехал, как в ссылку, и, уж конечно, время зря не тратит. Не я, а он жулик! — возвысил голос Ефимов, оглядываясь на соседей по палате, «суровых людей из народа».
Услышав, как псих ругает местную власть, к нему быстро подступил молодцеватого вида парень в рабочей серой одежде и казенных ботинках (явно переодетый милиционер или оперативник из ФСБ) и, шепнув:
— Ты чего вякаешь? — грубо толкнул в грудь.
— А вы?! — завизжал Ефимов. — Свободу слова душить?
В ответ на это парень в рабочей одежде ткнул ему кулаком в шею и попал, видимо, в сонную артерию — Ефимов свалился, как куль, захрипел. Миня бросился к Ефимову, стал его тормошить, гладить горло, и человек пришел в себя.
— За что?.. — сипел он. — Больного…
Но ударивший его парень уже смылся. А стоявшая неподалеку старушка с сизыми глазами (о, эти бессмертные старушки России!) молвила:
— А ты, милый, потише. У нас и убить могут, ежли язык распустишь. Вот на днях Ирка из нашего барака вешает белье, говорит: вот бы сюда и этих на веревку… ворюги нами руководят… И вечером же под машиной оказалась.
— Ну, это, возможно, и случайно, — пытаясь быть объективным, но втянув голову в плечи, буркнул Ефимов. — Хотя… хотя…
— Да, да, — кивнул Ленин. — Я здесь вырос. У мэра такая разведка… все бывшие из органов… Антанте не снилось.
Толпа больных и медбратья — Миня и Вадим — стояли растерянно. Студенты по–прежнему ничего не делали, покуривали и хихикали. И вдруг подкатили на дымящем джипе телевизионщики с камерами, и народ сразу подтянулся: кому охота в эфире выглядеть лентяем? Ленин с метлой широко заулыбался в объектив.
Но что касается Мини Лаврикова (Тихонова), он испуганно отвернулся от камеры. Вдруг пленка в областной центр попадет и Татьяна увидит или знакомые какие! Однако журналисты — ушлый народ. Во–первых, кто–то им уже сказал, что Миня помог упавшему человеку, во–вторых, тот факт, что герой отворачивается от объектива, в то время когда вся страна желает быть запечатленной, все это заинтриговало журналиста с курносой мордой и косичкой на затылке:
— Можно задать вопросик? Как вы относитесь к нашему мэру?
— К мэлу?.. — картавя больше обычного, переспросил Миня, все отворачиваясь и отворачиваясь. К тому же он еще заметил — на него из–за плеча журналиста грозно воззрился тот самый парень, что ударил Ефимова.
— Да, к мэру, к мэру? Вы ведь смелый человек… не боитесь губернатора. К мэру родного города как относитесь?
И Миня, страшась непонятно чего, кивнул:
— Хорошо. — И закашлялся. Страшно закашлялся.
Но тележурналист не уходил, ждал, он приблизил объектив почти к самому лицу Лаврикова.