За окном заснеженный двор с невысокими, напоминающими скелеты странных животных топольками, детскими качелями, турником, скамейками для мамаш и пенсионеров. Двор окружают три девятиэтажки, с четвертой стороны – магазин и ларьки. И в ларьках, и в магазине полно водки, вина, вкусной еды… В каком-то фильме, помню, один мужичок, доведенный до безумия нищетой и трезвым существованием, залез в магазин, высосал там же литр водки, схавал батон сервелата, упал, а потом, на зоне, не особо жалел, что поступил так глупо. Он считал, что хоть несколько минут был счастлив.
Людей никого, и это странно, ведь сейчас середина дня. На улице сонно, морозно и тихо; на ветке тополя рядком сидят неподвижные воробьи. Кажется, вот-вот они начнут сыпаться в снег окоченевшими комочками… Изучаю двор, окна соседнего дома, тротуар, ищу сам не знаю чего.
С Анархистом заговорить опасаюсь. Этот пустой разговор (никуда он не поедет, сам понимает прекрасно) мне малоприятен. Только себя раздражать и обманывать грандиозными планами. Новосибирск, Москва, Варшава, Париж… Поехать в Минусинск, что ли, навести порядок в комнате, каким-нибудь делом заняться…
Зазвонили в дверь. Часто и нетерпеливо. Анархист пошел открывать:
– Вот и Шолинберг. Неужели эту Женю нашел?..
Вместо Шолина неожиданный гость – художник Юра Пикулин. Какой-то небывало ссохшийся, искореженный, хрупкий, как сгоревшая спичка. Кажется, пихни его – и рассыплется.
– Здо… здорово! – хрипло, с огромным трудом выдавливает приветствие и скорее занимает первый попавшийся стул, при каждом вдохе постанывает: – О-ох, есть что… ох, покурить?
– Табак есть, – отвечаю, – для травли огородных вредителей. Можно самокрутку соорудить.
– Ох, сооруди. Только бумаги поменьше, а то… о-ох… а то вырвет.
– Откуда ты такой? – интересуется Анархист. – Избили, что ли?
– Да какое избили… Похмелюга. Три дня квасили тут… у Ковригина, – пытается рассказать Юра. – Целую тыщу пропил… весь аванс. Сегодня очнулся… ох… и ни рубля… Мне как рассказали… шампанское покупал, «Смирновку», пиво… ох… темное… Коктейли мешал…
– У, ясно, ясно, – завистливо кивает Анархист. – Не слабо.
– А… а теперь – вот, – Пикулин вытянул ходуном ходящие руки. – А у вас-то… у вас ничего?..
– Хм, сами не против.
Пикулин принял самокрутку, жадно затянулся несколько раз и подавился дымом.
– А я тут роман написал, – не может не похвастаться Анархист, – целый роман за девять суток! Девяносто шесть тетрадных листов мелким почерком.
– И о чем? – без всякого интереса спрашивает Пикулин.
– Об Ольстере. Об освобождении его от окку-пантов.
– Ну да, ну да. Еще не переболел?
– Это не болезнь, Юр, это – цель!
– Ну да… о-ох, ну да…