Минус шесть

Рэб Залман догадывался, что у Фишбейна не все в порядке, — иначе его не позвали бы. Он с нетерпением ждал, когда ему скажут, что от него требуется. Ему надоело получать от Фишбейна гроши, и на этот раз он не хотел промахнуться. Он всматривался в лица хозяев, пытаясь узнать степень их волнения. Он украдкой оглядывал вещи: иногда вещи говорят за хозяев. Но ничто не указывало на то, что в этом доме произошло несчастье или переполох. Одно было подозрительно: Цецилия покрыла стол белой скатертью, поставила чайную посуду и достала из буфета кулич и пасху. Его, рэб Залмана, так никогда бы не приняли, если-бы в нем не нуждались. Он понюхал кулич и пасху и подивился на их аромат. Когда Цецилия дала ему горбушку кулича, он отрезал сахарные буквы «X. В.» и прочитал молитву.

— Кстати, — заметил Фишбейн, — вы знаете, я получил письмо от Наума. Он пишет на лошен кэйдеш, и я не все разобрал!

Шамес достал бархатный футляр, вынул очки, подышал на них, протер красным платком и посадил на нос. Он читал и переводил слово в слово:

Брат мой, мудрый Арон!

Да будет благословен род твой, и да провалится земля Израиля со всеми сионистами вместе! Я еле-еле унес оттуда ноги и на последние пиастры проехал Египет, Италию, Швейцарию и застрял в Вене. Если ты не вышлешь мне денег, ты не увидишь меня и Фаню в живых!

Я поведаю все коротко. Чтоб такая короткая жизнь была у англичан! Все деньги я отдал одному арабу, эфенди, за землю. Эта земля годилась не для посева, и для кладбища. Мы жили на улице, в общем бараке, были баклажаны на всякий лад и делали из фасолей цимес, кашу и пироги. Иногда мы позволяли себе деликатессы: селедку с картофелем без всякого масла, которое здесь не выдают по карточкам, потому что карточек тут тоже нет.

Где видано, чтобы евреи прожили без погрома? Затравленные англичанами арабы громили и резали нас не хуже наших черносотенников. Мы спрятались, как во время Миколки, и потом убежали в Яффу. Еврейские легионы были арестованы по указу короля Георга, чтоб он сгорел заживо на медленном огне! Наши бараки и посевы были стерты с лица земли, и Господь не заступился за Израиля! Евреи из мемшалы успокаивали нас, и мы молились у Стены плача.

Я вспомнил твою пословицу и говорю, что эти молитвы помогли мне, как мертвому клизма. Я продал за десять фунтов свою землю тому эфенди, у которого купил ее за сто двадцать, и уехал!

Брат мой, добрый Арон! У меня осталось семьдесят пиастров. Фаня на последнем месяце. Как она родит, — я понятия не имею. Одна надежда, что ты поможешь твоему несчастному Науму.

Мой адрес. Вена, Леопольдштрассе, 35.

— Как вам это нравится? — наконец крикнул сдерживающий себя Фишбейн. — Когда ему хорошо было, он не писал, а теперь я должен заботиться об их родах. Сперва надо иметь на что родить, а потом уже пускаться в производство! Какой нетерпеж! Благо есть на свете брат, Арон, у которого куры денег не клюют. Так извините, может быть, куры червонцев не клюют, а доллары они очень хорошо клюют!

— Что ты себе портишь кровь, — упрекнула его Цецилия. — Не посылай ему денег, и кончено!

— Хорошее «кончено»! Он же мне брат!

— Тогда пошли ему на дорогу!

— То-есть, как «пошли»? Ты мне много заработала?..

Вошла Луша. На ней было ситцевое платье с рыжими цветочками, крахмальный фартук с оборками и красные ночные туфли — подарок Цецилии. Гремя крышкой, камфоркой, жестяным чайником, она долила самовар и вытерла его мельхиоровое брюхо. Она ни на кого не смотрела и ушла, шлепая туфлями и громко хлопнув дверью.