— Как будто одолжение делает! — перевела Цецилия разговор на другую тему. — Люди совсем отбились от рук!
Рэб Залман кивнул головой, оттого что рот его был занят, и отхлебнул чай с блюдечка. Фишбейн приступил к делу:
— Не только прислуга, с детьми тоже нет сладу! Возьмите нашего Додю: он влюбился!
— Ага! — подумал шамес и, перестав жевать, приготовился слушать.
— Против этого влюбления есть одно лекарство: женить! — продолжал Фишбейн.
— Арон, погоди! — возразила Цецилия. — Доде надо втолковать, он еще одумается.
— А я говорю, — настаивал Фишбейн, отстукивая рукой каждое слово, — его надо женить, женить и женить!
— Женить — это моя специальность! — важно произнес рэб Залман. — Об этом нужно, ой, как подумать!
— Конечно, нужно подумать! — не унималась Цецилия: — Додя по-настоящему любит и никого не хочет, кроме своей шлюшченки!
— Вы знаете, — вмешался шамес, — когда червяк сидит на редьке, он уверен, что слаще ее нет ничего на свете!
Фишбейн поднялся со стула, пригласил рэб Залмана в кабинет, и шамес пошел за ним, на ходу бормоча вечернюю молитву. Когда он помолился, Фишбейн заговорил о кандидатках в невесты. Рэб Залман сообщал: кто родители, сколько лет невесте, какое у нее лицо, приданое и душа. У всех невест были порядочные родители, мало лет, много приданого, красивое лицо и добрая душа. Фишбейн вынул записную книжку и впервые вместо вычисления курса записал фамилии девушек.
— Помните, — наставлял Фишбейн шамеса, — теперь не прежнее время, делайте по-интеллигентному: берите ложу в театр, и пусть туда приходит невеста со своими, и я с Додей. Только не тяните дело!
— Еврей всегда спешит! — воскликнул рэб Залман и попросил денег на расходы.
— Больше всего мне подходит дочь Карасика, — признался Фишбейн, отсчитывая шамесу деньги: — Во-первых, она дочь доктора, во-вторых, я немного знаком с ним, и, в-третьих, он дает за ней два стакана бриллиантов. Но вы обязательно покажите мне жену доктора: через десять лет дочь будет вылитой маманей. Я сужу об этом по моей Цилечке!
— А-я-яй, как верно! — подтвердил рэб Залман, думая, что опять мало выпросил у Фишбейна. — Если мать — корова, то дочь — телка!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Может быть, кто-нибудь и следил за тем, что происходит на конференции в Генуе. Но Фишбейн не заглядывал в газеты и отмахивался от разговоров на эту злободневную тему. У Фишбейна своих дел было по горло: начав атаку на Додю, он намеревался вступить дипломатические переговоры с главным врагом.
— У меня своя Генуя: Сузи! — думал он. — Эта женщина штука тонкая! Она выжимала из Траура все соки. Этот рохля из-за нее отправился на тот свет! Теперь ей нужно квартиру, обстановку и туалеты. Верее верного, чтоб хорошо одеться, она разденет любого мужчину!
Он узнал у Доди ее адрес и зашел к ней. Сузи растерялась, пригласила Фишбейна в комнату и заговорила о покойном муже. На ней была белая блузка, черная, короткая юбка, чулки тельного цвета и лакированные «лодочки». На груди за блузкой торчал оранжевый платочек: он прикрывал декольтэ и открывал западню для мужского воображения. Фишбейн побарабанил пальцами по столу и начал совсем по-деловому:
— На всякий случай я предупреждаю вас, как хорошую знакомую, что я ни копейки не дам Доде. Если же вы рвете с ним, я ежемесячно выдаю вам сто рублей золотом! — и, вынув из кармана пачку денег, он положил ее на стол.
Сузи поправила юбку, стремительно забиравшуюся» выше колен, и, томно опуская ресницы, произнесла:
— Какой вы нехороший! Я люблю вашего сына, вы…
— Оставим детские разговоры: или да, или нет?
Сузи молчала и теребила платочек, приоткрывая розовое тело. Фишбейн подошел к ней, взял ее руку и похлопал по ладони пачкой денег:
— Так как же?
Сузи вздохнула, взяла пачку, положила на колени и наклонила голову. Фишбейн сверху заглянул за блузку, это ему понравилось, и, желая продлить удовольствие, он сказал:
— Я уверен, что вы больше не примете моего идиота. Еще лучше будет, если вы ему напишете.
Он принес лежащий на трюмо серебряный блок-нот, подал свою механическую паркеровскую ручку и, стоя за спиной, смотрел, как Сузи нижет букву за буквой. Она повернула к нему голову, он заметил крошку-родинку в правом углу ее рта, и у него мелькнула дикая мысль:
— Что б вы сказали, если-б я вас поцеловал, как отец младшую дочь?
И он, взяв ее за подбородок, поцеловал в лоб, а потом в соблазнительную родинку… Прощаясь, он предложил:
— Что-нибудь понадобится, звоните, всегда рад помочь друзьям!