Минусы пьянства (СИ)

— Врет он все… — перебил меня Житник презрительно. — Про персиковый сад и люцерну. Мне Сосунок рассказывал по-другому. Это он с Гулей из бухгалтерии в клевере валялся. А Черный всю ночь подушку тискал и так надолго расстроился, что Виталик, на буровую поднявшись, буровикам своим говорил: — «Если хотите увидеть, что такое черная зависть, идите к Чернову и спросите, правда ли, что Гуля-бухгалтерша никому не отказывает?»

— Ну а ты что молчишь? — обратился я к лежавшему рядом Володе Кузаеву, чтобы не дать расцвести злословию в свой адрес. — Расскажи что-нибудь.

— Однажды подымались мы на Барзангинский горный узел, и был с нами Олор Жирнов, — начал повествовать Володя, не отводя глаз от буйно звездного неба. — Не все знают, что его имя расшифровывается как Одиннадцать Лет Октябрьской революции, и что он воевал, награжден, и в гражданку ушел майором. На штольне, где с вахтовки на лошадей пересаживались, Олор так набухался, что в седле не держался категорически. Дело шло к вечеру, до ночи надо было еще километров пятнадцать проехать до промежуточного лагеря, и мы его привязали к вьючному седлу намертво, по рукам и ногам привязали. В лагерь пришли ночью, попили корейскую дешевую — вот ведь гадость! — и спать замертво. Утром встали и с дурными головами на Барзанги поперлись. И только километра через два Костя Цориев обнаружил, что Олора с лошадью в караване нет. Обнаружил и сразу вспомнил, что накануне его с лошади не снимали, а утром и вовсе не видели. Ну, бросились скопом-галопом назад, и только через час отыскали Октябрьскую революцию в дальней березовой роще — она висела на веревках под мирно пасшейся лошадью…

Конечно же, после таких разговоров у Феди нашлась заначка — корейская, дешевая. Мы выпили ее за женщин, которые  ждут и не ждут.