Минута после полуночи

Алимов мрачно промолчал и ушел на кухню. Снял с барной сушки два перевернутых пузатых бокала, распечатал новую коробку конфет, вымыл фрукты и уложил их на праздничное блюдо. Хлопоты не доставляли советнику ни малейшего удовольствия, он продолжал ждать от вечера многих неприятностей. И дождался.

Вернувшись в зал, Алимов застал прекрасную Анжелу в неглиже. Сброшенная футболка валялась на полу, блистательная амазонка стояла посреди комнаты в расстегнутых джинсах и черном лифчике, облегавшем безупречную грудь. В темных глазах плавало пьяное бесстыдство.

— Я тебе нравлюсь?

К своему удивлению, Алимов не ощутил неловкости или смущения. Поставил на стол блюдо с фруктами, поднял с пола футболку, отряхнул тонкую ткань. Аккуратно повесил ее на спинку стула и повернулся к гостье. Предстояло то, что советник ненавидел больше всего, — выяснение отношений.

Алимов не был аскетом. Женщины в его жизни появлялись часто и исчезали не задерживаясь. Не потому, что они этого хотели. Первая любовная история, случившаяся с советником на излете тридцати лет, оказалась болезненной и мучительной, как корь во взрослом возрасте. Три года сплошной междоусобицы, когда жить вместе и расстаться одинаково невозможно. Долгая агония и тяжелое выздоровление. Душевная апатия, черно-белый мир вокруг и убежденность, что ничего цветного, радостного в жизни больше не будет. Советник помнил все отчетливо, и при одной мысли о «серьезных отношениях» его прошибал пот.

Обычно он выбирал женщин красивых, раскованных и не склонных к сентиментальности. Алимов не хотел ничьей привязанности, потому что знал, как это больно — желать и не иметь.

С Анжелой все обстояло иначе. Во-первых, она была «не такая». Глупейшее определение понравившейся девушки, но Вадим Александрович был всего лишь мужчиной. Во-вторых, Анжела дотронулась до чего-то глубоко спрятанного в душе, и Алимов боялся разбудить лихо, пока спит тихо. В-третьих, все в театре прекрасно знали, в кого влюблена прекрасная амазонка. А быть таблеткой от уязвленного самолюбия Алимов не собирался.

Молчание длилось долго — целую изматывающую минуту. Советник смотрел на гостью спокойно и грустно, не замечая беспорядка в ее одежде. Пьяная удаль в глазах прекрасной Анжелы начала потихоньку съеживаться, рассеиваться, пока, наконец, не обратилась в золотистую пыльцу и не растворилась в шоколадном зрачке.

— В чем дело? — поинтересовалась она с вымученным вызовом. — Я тебе не нравлюсь?

— Ты прекрасно знаешь, что нравишься.

Анжела сунула руки в задние карманы джинсов (была у нее такая привычка). На ее щеках проступили алые пятна.

— Тогда почему?..

— Потому что завтра тебе будет противно и ты меня возненавидишь, — ответил Алимов, не отводя взгляда. — А я этого не хочу.

Воцарилась тягостнейшая в жизни советника пауза. Потом Анжела сняла со стула майку и, неловко отвернувшись, натянула ее на себя. Вытащила волосы из-под тонкого трикотажа, застегнула джинсы и повернулась к Вадиму Александровичу. Глаза блистательной амазонки были стеклянными от невыплаканных слез.

— Лучше расскажи, что случилось.

— А тебе не все равно?

— Ты же знаешь, что нет.

Она покачала головой и сделала пару шагов к двери. Этого следовало ожидать. Нельзя оскорбить женщину сильнее, чем отвергнув ее, и нет таких слов — самых честных слов, — которые могли бы исправить ситуацию!

— Возьми хотя бы деньги на такси, — сказал Алимов ровным беззвучным голосом. — У тебя же ничего нет.

Анжела обернулась, стремительно шагнула к нему. И не успел советник ничего понять, как его шею обхватили две теплые руки, в плечо уткнулась голова с растрепанной гривой волос, а в нос ударил неописуемый коктейль запахов водки, духов, шампуня и солоновато-горячей крови.

Вадим Александрович раскинул руки, как распятый, чтобы удержать равновесие. Рыдания амазонки он воспринимал с большими купюрами — словно радиопередачу на коротких волнах в момент магнитной бури. Какое-то время ушло на то, чтобы понять: все это ему не снится.

Собрав все силы, советник подтолкнул рыдающую амазонку в кресло, протянул носовой платок. Он кончился очень быстро, и ему пришлось сбегать в спальню за вторым. Потом за третьим. А потом Анжела вцепилась ему в руку и никуда не отпускала — просто вытирала мокрое лицо свободной ладонью. Тушь размазалась по щекам и подбородку, перечеркнула персиковую кожу черными полосами, но все равно она была ужасно красивая, словно картина за размытым дождевым стеклом.

Все в этом мире существует по принципу компенсации. Если что-то дано матери, что-то отнимется у дочери. Так говорила прекрасная Анжела, и советник не возражал, потому что это была ее выстраданная правда.

В раннем детстве сверстницы Анжелой восхищались, а сверстники побаивались. В подростковом возрасте ее одинаково ненавидели и мальчики и девочки за независимый характер и неумение приспосабливаться к коллективу. А когда Анжеле исполнилось шестнадцать лет, настала полная катастрофа: девушки заняли оборонительные рубежи, не допуская ее в свой круг, а юноши ходили следом и смотрели преданными собачьими глазами.