«Песня о Соколе», «Песня о Буревестнике» и «Старуха Изергиль» читались и декламировались на благотворительных вечерах, в гостиных среди знакомых, на воскресных рабочих чтениях, вызывая большой интерес и одобрение присутствующих. Устраивались эти чтения людьми прогрессивно настроенными. Участниками были главным образом учителя: Лидия Гориздро, Николай Гурьевич Маллицкий, Ольга Михайловская и другие.
Пьесы Горького, его стихи и рассказы пользовались большой популярностью особенно среди учащейся молодежи. Впервые произведения Горького были завезены в Ташкент студентами в рукописном виде. Помню, в 1899 году студент Мирошниченко привез из Москвы переписанную «Песню о Соколе» и рассказ «Горемыка». Читая их среди молодежи, поучал:
— Вот как надо писать!
В гимназиях и других учебных заведениях молодежь зачитывалась талантливыми произведениями молодого автора. Особенно восторженно декламировали «Песню о Соколе» и «Песню о Буревестнике».
В те годы у меня, четырнадцатилетней девочки, только начинало формироваться мировоззрение. Но на всю жизнь в сердце моем остались гордые, полные силы слова о гордом, смелом Соколе. Они вливали новые силы и веру в великую правду.
1901 год. Я поступила на работу в Управление постройки Оренбург-Ташкентской железной дороги. Через год получила отпуск и проездной бесплатный билет в мягком вагоне. Поехала с отцом в Крым. Отец имел от военного госпиталя направление на излечение ревматизма в грязелечебницу Саки. Отец выбрал круговой маршрут: Ташкент — Красноводск — Баку — Батуми и по Черному морю на пароходе береговым рейсом до Евпатории.
Это путешествие обогатило меня незабываемыми впечатлениями, а главное, одарило мимолетной встречей с великим писателем земли русской Максимом Горьким.
Простившись с отцом в Севастополе, где мы прожили два дня, осматривая город русской славы, я возвращалась в Батуми на пароходе прежним путем.
После шторма в море сильно качало, и я лежала в каюте, читая книгу. Почувствовав духоту и головокружение, решила подышать свежим воздухом. На палубе все скамьи были заняты лежавшими на них пассажирами: всех их укачало. На носу парохода я обнаружила свободную скамейку, ее обдавало водяной пылью от брызг, попадавших на палубу. А палуба уходила из-под ног. Уцепившись за какую-то снасть, я плюхнулась на скамью. Кругом вздымались волны со свинцовыми гребнями, небо, затянутое тучами, постепенно светлело, ветер рвал облака, обнажая голубые клочки неба. К борту подошел высокий сутулящийся человек в широкополой шляпе и в черной накидке. Он снял шляпу, поднял лицо навстречу ветру и брызгам. Ветер трепал длинные русые волосы, рвал полы накидки, а он смотрел в яснеющую даль моря. Всматриваясь в широкое хмурое лицо, я думала: очевидно, палубный пассажир, мастеровой или рабочий. Но где-то я его видела? Не из наших ли железнодорожников? А пассажир, нахлобучив шляпу, подошел и сел на скамейку. На меня глянули серые вдумчивые глаза. Он проговорил хрипловатым голосом:
— Большая волна. Не укачает вас?
— Как будто нет. Немного неприятно, но зато: «Над седой равниной моря ветер тучи собирает…» У нас такого не увидишь.
Собеседник усмехнулся. Небольшие усы его смешно топорщились. Взглянув на меня пытливо, иронически, сказал хрипловатым волжским говорком:
— Положим, ветер-то тучи разгоняет… А где это у вас, далеко?
— Не близко. Я из Ташкента. — Подумала: «Обрадуется земляк». Но «земляк» оглядел меня изучающим взглядом, улыбнулся.
— Значит, азиатка? Как же у вас там литературу любят? Или «господа ташкентцы» читают мало? Край любопытный…
— Любопытный?! Чудесный, солнечный мой край!.. Ой, гонг на обед зовет! Бегу. До свидания!
Он усмехнулся и приподнял шляпу.
— Всего доброго.
Быстро сменив промокшее платье, вымыв руки, я вышла в кают-компанию, заняла свое место за нарядно сервированным столом. Пожилой помощник капитана — хозяин стола — приветствовал меня шутливыми словами:
— Да вы, барышня, настоящий морской волк. Почти всех пассажиров укачало, даже мужчины в лежку, а вы за обед принимаетесь, по палубе прыгаете, заводите интересные знакомства.
Последние слова мне не понравились.
— И как это вы все видите?..
— А я стоял на вахте и видел, что вы оживленно беседуете с модным писателем. Кстати, он сейчас сойдет в Ялте.
— С писателем?! — Чуть не подпрыгнула я от изумления.
— Вы его не узнали? Это автор нашумевшей пьесы «На дне».
— Горький?! Как же я не узнала его? — Мне стало неприятно, что я так нелепо разговаривала с великим Буревестником. Хотелось выскочить на палубу, отыскать любимца вашей молодежи, пожать ему руку, но этикет приковал к месту.
А палуба грохотала лязгом якорной цепи и топотом матросов. Пароход пришвартовывался к пристани Ялты. Когда я выбежала, трап был уже спущен и по нему в толпе пассажиров спускалась высокая, слегка согнутая фигура писателя земли русской.