Мио-блюз

— Я тоже думал об этом, пока слушал твой рассказ. На мой взгляд, весьма вероятно, что твой противник Люцифер замешан во всем куда больше, чем тебе кажется, и что он — бог весть каким образом — сумел завести союзников в шведской полиции.

— По словам подруги Сары Техас, у Люцифера есть в Швеции контакты. Частные.

— К подобным утверждениям я бы отнесся с осторожностью.

Я молчал. Мне недоставало полицейского опыта Джоша Тейлора, я чувствовал себя ничтожным, слушая его предостережения и укоры.

— Ты говоришь, Люцифер не тот, кого мы осудили, когда устроили облаву на его людей. Ты хотя бы догадываешься, кто он может быть?

На этот вопрос мне отвечать не хотелось. Этот кусочек информации я вообще предпочел исключить из своего рассказа. Ну, что, по некоторым сведениям, Люцифером может быть хьюстонский шериф, Эстебан Стиллер. Правда, когда я получил фотографию малыша Мио, тут возникло резкое возражение: мальчик-то темнокожий. Мать — белая. Стало быть, отец наверняка темнокожий. А отец — Люцифер. Но Эстебан Стиллер — белый.

— Нет, — сказал я. — У меня нет никакой информации.

Джош Тейлор откашлялся.

— Может, я начинаю страдать слабоумием, но почему ты звонишь именно мне и рассказываешь эту историю?

— Я просто не успел объяснить. Мы сразу заговорили о другом. Помнишь, я сказал, что, по словам Бобби, он пришел ко мне потому, что слышал по радио, как я говорил о Саре Техас?

— И что?

— Его подруга утверждает, что это неправда. Он пришел ко мне потому, что я, мол, могу подобраться к самому Дьяволу. Сара говорила, что мы с Люцифером знакомы.

* * *

О эти молчания, не тягостные, а просто избавительные. Они случаются так редко. Но когда я говорил с Джошем Тейлором, их было много. У меня возникло ощущение, что они не только избавительны, но и конструктивны. Пожалуй, даже плодотворны.

— Она сказала, что ты можешь напугать самого Дьявола? — спросил Джош.

— Нет, не прямо. Она сказала…

— …что ты можешь к нему подобраться. Потому что он тебя ненавидит. И он называл тебя убийцей. Это я слышал. И все же боишься ты. Так боишься, что звонишь мне. То, что сказала подруга Бобби, говорит о том, что перевес за тобой, а не за Люцифером. Что ты думаешь, Беннер? Что тебя втянули в это дерьмо из-за похорон Пастора Парсона?

Малая часть моего “я” негодовала, что мы продолжаем говорить “похороны Пастора Парсона”. У покойного было имя. И он заслуживал, чтобы его называли по имени, а не иначе. Но это непозволительно. Ведь нас могли подслушивать. И, назвав его имя, мы сами могли оказаться по уши в дерьме.

— Я не уверен, — сказал я. — Ни в чем. Может, у меня просто паранойя. Но когда девушка Бобби сказала об этом… Проснулись разные мысли. Чертовски мрачные. Я больше не верю в случайности.

На улице засигналили автомобили. Несколько раз кряду. Стокгольмская ночь не желала угомониться. Ну и хорошо, мне нравится.

— Ты же сам говорил, что несчастный случай произошел без свидетелей, — сказал Джош. — И я точно знаю, что в похоронах участвовали только мы трое.

Несчастный случай. Я никогда не мог назвать так свое злодеяние.

— Ни ты, ни я никогда и никому не рассказывали о случившемся.

— Совершенно верно, — сказал Джош.

— Тогда остается выяснить, не проболтался ли Тони.

— Что весьма затруднительно, поскольку его нет в живых.

Тони был моим напарником. Мы вместе патрулировали той ночью, когда я выстрелил. Как я и говорил Люси, позднее он погиб.

— Я так и не успел познакомиться с ним поближе, — сказал я. — Но, по-моему, он был хороший человек и хороший полицейский. Не трепло и не стукач.

— Мне тоже так казалось.

Тони был потрясен не меньше нас с Джошем. Лицо его походило на суровую маску, когда он стоял с лопатой на заброшенном нефтяном промысле и помогал хоронить кошмарную, грязную тайну. Как выглядел я сам, не знаю. Наверно, от меня разило страхом или убожеством. Потому что чувствовал я себя именно так.

— Впрочем, — сказал Джош, — определенные формы разговоров, пожалуй, не попадают в категорию доносов. Хотя косвенно ведут к тому же результату.

— Не понимаю.

— Ты в самом деле — положа руку на сердце — никому-никому не рассказывал о случившемся, Мартин?

Я выпрямился.

— Положа руку на сердце, Джош. До сегодняшнего утра, кроме меня, никто не знал о происшествиях той ночи.

— До сегодняшнего утра?

— Сегодня утром я обо всем рассказал Люси.

— То есть ты молчал двадцать лет. Круто. Не все такие крутые, как ты.

Новые звуки уличного движения отвлекли меня. На сей раз они раздражали. Невообразимая какофония автомобильных сигналов и свистков. Наверняка футбольные фанаты или вроде того.

— Что ты хочешь сказать? Ты сам кому-нибудь рассказывал?

— Жене.

Ответил он так быстро, что буквально ошеломил меня. Будто поделиться с любимой женщиной — самое естественное на свете. Возможно, так и есть. Возможно, со мной не все в порядке.

— Вот как. А кому она потом рассказала?

— Никому.

— Да неужели? Ты рассказал ей, потому что был в шоке. Стало быть, она, тоже в шоке, в свою очередь не могла не рассказать кому-то еще. Кстати, ты, по-моему, говорил, что не рассказывал никому.