Мёд с корицей

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Автомобили ездят, людям гулять мешают.

Хуже всего, что громко гадостный рэп включают.

Рада бы слушать Баха, Листа или Вивальди,

Верди, вот только с рэпом вы от меня отстаньте.

Моцарт, Стравинский, Шуберт, Шуман, Шопен, Чайковский —

этих готова слушать даже сейчас чертовски.

Катят автомобили, не разбирая шляхов.

Прямо по тротуару с шумным крутым размахом.

Улица вьётся змейкой, много домов вдоль змейки.

Если бежать быстрее, можно найти лазейки.

Стала совсем родною улица под домами.

Станут дома моими с внутренними дворами.

Я пригнала к подъезду. Мне помогла лазейка.

Рекомендует с книгой сблизиться мне скамейка.

Я открываю книгу. Глаз мой-алмаз — серёдка!

Тут побывала рыба, если точней — селёдка.

Планы осмыслить город стали сплошным провалом:

чтоб завернуть селедку, я б обошлась журналом.

Вот подошла соседка. Этой известна тайна:

рыба скакала в доме — книга и стала крайней.

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

Приближается снег —

неугодный, бесспорный и резкий,

красота — это смех;

что сказал бы о нём Достоевский?

Небосвод голубой

растворился в сугробах, а значит,

посмеемся с тобой;

посмеемся, а после поплачем,

а потом помолчим,

наблюдая симптомы болезни,

космос неизлечим —

снегопады от боли облезли,

оттого что во сне

я несу тебе нежность кротовью,

и пораненный снег

заливаю, как йодом, любовью.

Потому что зима,

потому что не выдали лета,

потому что сама

в этот каменный панцирь одета.

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Достоевский сказал…

Впрочем, он бы сказал и другое.

Он бы всем написал,

что событие «снег» — рядовое,

что не только весь мир,

но себя не спасёт снег весною,

посему дезертир,

и не станет для неба мечтою.

Небосвод голубой

морем красок ещё помаячит,

посмеёмся с тобой;

посмеёмся — а значит, поплачем

над судьбою снегов,

разболевшихся, кожей облезших.

Год пройдёт без стихов —

мы увидим их снова воскресших.

Между зимами всем

обязательно выдадут лето.

В нём гулять без проблем

можно голым, но можно одетым.

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

Погода ни на что не повлияла —

не рухнул дом, не смыло тополя;

верблюжий дождь похож на одеяло,

которым укрывается земля.

Недалеко от облачного слепка,

под солнцем, над заводами, внизу,

ворона, мимолетная прищепка,

промокший воздух держит на весу.

Водой богато место у карниза,

но быстро уменьшается моток —

двугорбый ливень, шелковый и сизый,

уже пройдёт в игольный водосток.

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Верблюды дождь в пустыне обожают:

бредут в песках. Мелькают миражи.

Двугорбые прекрасно понимают,

что у дождей различны типажи.

Пескам пустынь не привыкать к засушьям.

Верблюд, однако, дождь не всякий чтит,

а тот, что заслужил побыть верблюжьим —

лишь он в двугорбом счастье пробудит.

Иные виды ливней и осадков

не трогают верблюдов ни на грош.

Животные горды и для порядка

лишь сплюнут, но не начудят дебош.

Какой же дождь является верблюжьим?

Не тот, что в слякоть превратит песок.

А тот, что воздух, как холодным душем,

промокшим сделает, лупя наискосок.

Такой, который мягким одеялом

двугорбого укроет с головой,

который цветом сизый, а не алый,

наощупь — шёлк, разбавленный водой.

И чтобы выйти, наконец, в верблюжьи

двугорбым ливнем дождь обязан стать.

…Дом при такой погоде был контужен,

а тополя пришлось потом срубать.

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

Ощутив себя в ячейке

временного промежутка,

я сидела на скамейке

и ждала свою маршрутку.

Словно брошенные стразы

окна ерзали огнями —

я обдумывала фразы,

что звучали между нами.

Городская суматоха

вобрала меня всецело,

мне сначала было плохо,

но потом похорошело.

Мне и вправду стало легче

возле зарослей левкоя,

потому что время лечит,

даже краткое такое.

Вскоре выкатился глобус,

над водой большого пруда,

а потом пришел автобус

и увез меня оттуда.

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Я сидела и болтала

не ногами, а устами.

Я с собою обсуждала

и делилася мечтами.

На скамейке восседая,

Я обдумывала фразы:

вот нужна тут запятая,

тут не клеится, зараза.

Я обдумывала фразы,

чтоб саму себя уверить,

в том, что окна — это стразы,

и самой себе поверить.

Каждый чих могу прославить:

хорошо мне или плохо.

Может душу продырявить

городская суматоха.

Вдруг внезапно понимаю:

не с собой веду беседу,

а что с окнами болтаю,

как с подругой иль с соседом.

Мне сначала поплохело,

а потом похорошело.

Время в молодости лечит

(стариков оно калечит).

Должен быть счастливым глобус:

наконец пришёл автобус.

Год прошёл, как сон пустой —

я автобус жду другой.

Я жила себе, жила,

а потом я умерла.

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

Времени бег несносен,

выйдешь из дома ночью —

хлынула горлом осень

из тишины сорочьей.

Ауди у газона

воет как та белуга,

люди внутри салона

слушают Мишу Круга.

А ведь недавно, часом

ранее псом юлило

лето, свиное мясо

на шампурах дымило,

хлопал заряд в салюте,

и пузыри пивные.

Кажется мне, что люди —

это огни ночные,

часть одного проекта,

знак одного недуга —

вымрут однажды те, кто

слушают Мишу Круга.

Явится утро ранне-

желтое листовое.

Годы уходят, а не

время, как таковое.

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Только успел родиться,

вот и уже в могиле.

Средства, чтоб сохраниться,

не существует в мире.

Время пока невинно —

ауди подорвалась:

тронулась с места чинно.

Бац — и в меня вписалась.

Хлынула горлом осень.

Круг заиграл по кругу —

сразу мне стал несносен:

воет, как та белуга.

Следом за Кругом Мишей

марш церемониальный

траурный старый слышу.