Мёд жизни

Я вот ворую постоянно, но у меня работа такая, в торговле, это обороты, если ты не воруешь, ты нарушаешь логику, вся система к чёрту летит. Я его, – она показала на Ю., – в это вообще не впутываю – он ничего в воровстве не понимает, слава богу. И опять же, у него что, дети банки после молока вылизывали?! Лебеду ели? Не было такого. Коля – совестливейший человек, он не может бросить детей. Он мне сразу сказал: Земфира, прости. Делай со мной что хочешь, жену я не люблю, но семью не оставлю. Деревенские они все такие, с твердой основой…

А я ему говорю: милый, не в этом дело! Не в этом! Я на тебя сразу глаз положила, все сидят как дундуки, про шмотки, машины, дачи разговоры, а он, он же – орёл! Он как хватил по столу кулаком и говорит: «Эх вы! Никто и не скажет: „Я вас любил. Любовь ещё, быть может, в моей душе угасла не совсем…“» Ну и так далее. А дура его вскочила, стала подхохатывать: видите, мол, какой чудик! А я прямо заплакала – уж и не чаяла мужика в своей жизни встретить. А мой, он же проницательнейший человек, он сразу засёк, по дороге домой говорит мне: «Ну, уже по уши втяпалась?» Сколько он от меня перетерпел, потому что да, были у меня романы, вся эта чепуха полураспутная – это ж всё от отчаянья, но как с ним сошлась, – она снова показала на Ю., – всё, как отрезало. Я клянусь, и пусть страшные кары на меня свалятся, но никого у меня больше нету и не будет.

И закружились мы с Колей, заметелились, конечно, всё пытались делать тайком, но белыми нитками наша конспирация шита; его фурия, однако, помалкивала: поняла – кому она с тремя детьми нужна? – такого мужика столько лет пилила; а мой, он мне как-то и говорит, вроде в шуточку: «Что ты возишься с этим полковником, их как собак нерезаных. – Муж хоть и интеллигентный человек, но все же меня ревнует. – Ты у меня такая краля, могла бы себе и генерала отхватить!»

И что-то меня так заела эта подначка, не из-за себя, конечно, а из-за Коли. Это ж умнейший человек, он на этих баночных обмывках рос, а школу с золотой медалью закончил, в училище на одни пятерки гнал. А тут эта бездарь прет – тот на генеральской дочке женат, этот – сын генерала; в общем, глухой номер, и у меня тут никаких связей, это ж не торговля. И так мне жалко его стало, я говорю: «Коль, ну давай попробуем, смелость города берет и всё такое». А он: «Ты чего, с рельсов сошла?» А муж всё подначивает… «Ах так, – думаю, – в лепёшку разобьюсь, а выведу Ломоносова в генералы!»

– Если бы не она, я б, конечно, никуда не двинулся, – добродушно заметил Ю., поспешно закуривая. Глаза его влажно блеснули.

– Что я, что я, – замахала своими свежими руками Земфира. – Я что, под пули полезу?! Да боже упаси! А тут – ну что делать?! Как раз началась заваруха в Закавказье, все оттуда побежали, и это был наш последний шанс. Он говорит мне: «Еду, решено». Я прямо упала перед ним на колени, обняла за ноги: «Не пущу!» Ботинки целовала – не поверите. Вот как оно, это генеральство, достается! Слезами и кровью.

Он улетел в понедельник, а в субботу я сумки набила, на самолет – и туда. Нашла. У него прям челюсть отпала. А рад, рад! Два года я туда каждые выходные летала. Мужу говорю: я на дачу. А какая дача, если я возвращаюсь в январе месяце чёрная, как негр, там же солнце; муж у меня только хмыкал, головой качал. А я прилечу туда, когда увижу, а когда нет – уехал в горы, к этим чучмэкам; молилась за него день и ночь: Господи, только бы не убило, только бы не покалечило! Выучили их …вый язык, карму-барму всякую, потому что они же человеческой речи не понимают, убьют сразу.

– Нравы там, конечно, лихие, – звучно сказал генерал, откинувшись на спинку стула. – Помню, в горах, я на машине, со мной солдат-водитель и офицер вэвэшник. Наткнулись на чужих. Горцы, но не местные, я уж там многих знал. Остановился. Подошел документы проверять. А у самого – ни автомата, ничего. Что он, этот пистолет! Пока будешь доставать, тебя пять раз убьют. С бумагами у них всё оказалось в ажуре. А под бурками, ясно, что оружие. Назад к машине возвращаюсь, стараюсь помедленней, потверже идти. И думаю: главное – не оглянуться. Прошьют мгновенно всех, сбросят в пропасть вместе с машиной и никаких следов. Одно эхо. Вот так. Сели, отъехали за поворот. Чувствую, у меня спина мокрая. Глянул в зеркальце – чуб через волос стал седым. И так всё время там прожил – обнимал какого-нибудь урку бородатого за плечи и шел. Всё ж попал один раз – восемь шрамов на теле, голова – пополам. Сшили мне череп, всё, вроде оклемался от ранения, пошел в парикмахерскую, мне мастер струю воды направила на голову – потерял сознание от боли…

Земфира вздохнула: