Мёртвая зыбь

И Шульгин написал: «Дорогой Ляля! Я тебя ищу. Доверься представителю этого письма. Лиза жива, Димка тоже. Чтобы тебя узнать наверное, расскажи что-нибудь предъявителю письма из Свальнокотских сказок. Храни тебя Господь. Твой Биб».

Записку отдал Якушеву.

Затем Шульгин выразил желание поехать в Ленинград.

– Опасно.

– Уж если в Киеве, где меня каждая собака знала и никто не узнал, то в Питере наверняка не узнают.

Тут произошёл инцидент, несколько взволновавший

Шульгина: кто-то стукнул два раза в окно. Якушев вышел и вернулся с неизвестным человеком, который передал пакет и, сказав по-польски: «Довидзеня30, пан», ушёл. О нем сообщили Шульгину: «Связной из польского посольства.

Принёс пакет из Варшавы, направленный с диппочтой».

Это была инсценировка, чтобы убедить Шульгина в солидности «Треста».

Шульгин заговорил о Польше, о лимитрофах: «После переворота их придётся терпеть в течение нескольких лет».

Потом о Климовиче как мастере конспирации, которого незаслуженно оттёрли Кутепов и кутеповцы. «Они и

Врангеля не допускают к „Тресту“, видимо из ревности».

Якушев заметил, что «Трест» находит политику Врангеля неправильной. «Трест» считает себя подвластным

Николаю Николаевичу, но не докладывает ему, как ведёт дело, а ставит перед фактом.

– Мы боимся двора его высочества, все разболтают, старые болтуны. И у Врангеля есть советчики, настраивающие его не в пользу «Треста».

– Да, Врангеля убеждают в том, что «Трест» не чист, иначе бы он давно провалился. И это меня возмущает, особенно после того, что я видел здесь, – сказал Шульгин.

И тут Якушев впервые заговорил о книге, в которой автор «Дней» и «Двадцатого года» мог бы описать свою поездку в Россию.

Ещё в то время, когда донесения Дорожинского, а затем письма Шульгина были получены в Москве, у Дзержинского и его товарищей по работе появилась мысль, что впечатления Шульгина, его размышления о том, что он увидел в Советской стране через пять лет после 1920 года, 30 До свидания.

могли бы открыть глаза многим эмигрантам, и не только эмигрантам, на те перемены, которые произошли в России.

Репутация Шульгина как монархиста была общеизвестна, и, если бы он добросовестно описал все, что видел в

СССР, это бы имело значение, повлияло бы на людей, не знающих правды о родине.

Деятели «Треста» получили задание: подсказать

Шульгину мысль о создании книги, отражающей его пребывание в Киеве, Москве и Ленинграде, тщательно скрывая способ, каким он очутился в Советской России, и людей, которые ему помогли. Об этом и сказал Якушев при свидании с Шульгиным 16 января 1926 года.

В октябре 1927 года в послесловии к книге «Три столицы» её автор писал: «Я никогда бы не решился её издать, я слишком боялся повредить „Тресту“. Мысль эту подал мне Фёдоров (Якушев): „Я надеюсь, что по вашем благополучном возвращении мы прочтём ещё одно талантливое произведение автора „Дней“ и „Двадцатого года“ (повторялось несколько раз). Очень важно, чтобы эмиграция знала, что Россия жива и не собирается помирать“. И я

„клюнул“ на эту мысль…»

Можно представить себе ту суету, которая поднялась в эмиграции после благополучного возвращения Шульгина из Советского Союза.

В Ленинграде ему понравился спектакль «Заговор императрицы». Между прочим, Шульгин отметил, что артист, игравший Распутина, не передал «той таинственной силы, которая должна же быть в этом человеке, раз он мог завладеть императорской четой».

Розыски сына Шульгина оказались бесполезными. В

Виннице его не нашли, – возможно, он умер и был похоронен под другой фамилией.

Состоялся прощальный ужин на квартире «Треста».

Шульгин шутил: «Как часто за границей я говаривал: с каким удовольствием я сейчас бы съел рябчика с брусничным вареньем, а теперь его ем в Москве. Все похоже на сон…»

В ночь на 6 февраля Шульгин выехал в Минск, провожал его Антон Антонович (Дорожинский). Прощание было сердечное. Шульгин обещал «сохранение самой действенной духовной связи». Переводил Шульгина через границу Иван Иванович (Михаил Иванович Криницкий).

Шли опять «с револьверами в руках». Перейдя границу, Шульгин подарил своё оружие Ивану Ивановичу.

Из Варшавы, через Артамонова, вскоре пришло письмо

«Тресту»:

«Ещё раз хочется поблагодарить вас за все. На расстоянии это ещё виднее. Полуторамесячный инцидент представляется мне сейчас чем-то далёким и совершенно удивительным: как будто добрый волшебник взял меня за руку и, показав царство грёз, вернул обратно на землю. Займусь отчётом, который хотел бы закончить возможно скорее.

Искренне преданный вам…»

Отчётом Шульгин называл будущую книгу «Три столицы».

А «дорогому Антону Антоновичу» он писал: «Нежно

Вас целую».

3 марта 1926 года он сообщал: «Отчёт может вызвать шум. Не испугаются ли шума давшие согласие и не смогут ли они, ссылаясь на поднявшуюся шумиху, взять согласие обратно. Быть может, придётся ознакомить их предварительно с отчётом и, так сказать, спросить, не считают ли они отчёт непозволительной, с их точки зрения, сенсацией». Было решено переслать рукопись по частям в «Трест»