Мёртвая зыбь

– Ртищев. Знаю. Но ведь дело в том, что моя командировка за границу зависит не от меня. Что касается Петрограда, то это мне легче. Вы были там недавно. Что там?

– Были провалы, как вы знаете… Однако сейчас, я бы сказал, все снова оживились, так же как, впрочем, и в

Москве.

Послышались шаги. Стауниц открыл дверь. Просунулась та же усатая голова, и рука поставила на стол блюдо с дымящимся шашлыком.

Якушев потянул носом:

– Аппетитно… Если судить по запаху.

– Прошу, – наливая вино, сказал Стауниц. – Мы успеем поговорить.

Некоторое время оба молча ели и чокались, запивая вином.

– После шестнадцатого года, после Пятигорска, я впервые ем такую прелесть.

– Правда?. Так вот, ваше превосходительство. Все это хорошо: Петроград, Москва, Нижний, Ростов-на-Дону…

Но все это разрознено, и притом связь с закордонными организациями очень слаба.

– Вы абсолютно правы.

– Насколько я понял Ртищева, предполагается объединение всех, говоря большевистским языком, ячеек вокруг

МОЦР на строго монархической основе, чтобы не пахло ни кадетским духом, ни эсеровщиной! Самодержавие и военная диктатура.

Стауниц метнул взгляд в сторону Якушева. Тот молчал.

– Эсеровщиной я сам сыт по горло. Я ведь из-за них попался и имел удовольствие отсидеть в одиночке в ожидании… – И Стауниц слегка щёлкнул себя в висок. – Меня спасла отмена смертной казни в двадцатом году, и я получил всего-навсего лагерь до окончания гражданской войны. И вот, как видите, я на свободе, занимаюсь коммерцией и ещё кое-чем. А ведь я брал уроки конспирации у самого Бориса Викторовича…

– У кого?

– У Савинкова.

– Вы, значит, из этих… из эсеров?

– Нет, я не из «этих»… В той буре, которую мы переживали, людей вроде меня бросало как щепку. Я все испытал, после того как четверо суток блевал на поганом греческом пароходишке по пути из Севастополя в Стамбул.

Испытал и турецкий клоповник – каракол8, и румынскую тюрягу. В конце концов в Берлине меня подобрал Савинков, я оказался для него подходящим субъектом.

Якушев поморщился:

– Этот человек возбуждает во мне отвращение. Убивал министров, губернаторов, а вешали за это других, простых исполнителей.

– Видите ли, он не трус. При этом может быть обаятельным, пленительным, может вас очаровать, пока вы ему нужны. А когда вас зацапают, он и не чихнёт. Будет читать декадентские стишки, он ведь мнит себя литератором.

Широкая натура, игрок, швыряет деньги, когда есть. До революции, говорят, проиграл пятнадцать тысяч золотом партийных денег в Монте-Карло. В Париже – всегда скачки, женщины…

– Вы с ним коротко знакомы?

– Как сказать… Жил с ним месяц в Берлине, в отеле

«Адлон». Роскошная жизнь. При нем секретарь, жена секретаря для интимных услуг. Каждый вечер – дансинг, шампанское, марафет, если угодно. А утром – штаб: полковники, ротмистры, бандиты со светскими замашками и французским языком и эти долгогривые эсеры… все цвета

8 Полицейский участок.

радуги – от монархистов до эсеров-максималистов. А вечером опять шампанское и дамы… Марка летит вниз, а

Борису Викторовичу хоть бы что, у него фунты стерлингов.

А потом для меня кончилось вот чем: грязная изба в Полесье, спишь на полу с бандитами, палец на курке маузера; ползёшь по грязи через границу, ждёшь пулю в лоб, не то пограничники прикончат, не то бандиты, чтобы поживиться…

– Дальше?

– Дальше, если повезёт, заберёшься в трущобу под

Минском… Холод, грязь, кровь… В конце концов вышло так: все хорошо, пришёл на явку, все знаки на месте, милости просим, стучишь, тебе открывают – и ты испёкся.

Везут в Москву, там допрос, пойман с оружием, был в банде, савинковец, расстрел обеспечен… Сидишь во «внутренней» и представляешь себе: в этот самый час в

Париже Борис Викторович с донной Пепитой сидят себе в

«Табарэне», попивают «Кордон руж», а вместо меня другой дурак ползёт на брюхе по грязи через границу. И для чего? Чтобы поджечь хату сельсовета или подстрелить секретаря комячейки. А крестьяне обложат его и выловят в лесу, как волка…

– Значит, разочарование?.

– Да, в методах.

– Перспектива не из приятных. А дальше?

– Дальше – вы знаете. Чудом выкарабкался. А тут нэп. Я

кое-что понимаю в коммерции. Увлёкся делами, нашёл компаньонов. Женился на хорошенькой девице. Но, знаете, не по моему характеру. Богатства не наживу – я не Кушаков, у меня капитала нет. И вот стал размышлять. И пришёл к выводу: надо делать ставку на внутренний переворот.

– Интересно. И что же?

– Нащупал людей. Из бывших. Один чиновник департамента полиции, затем ещё подходящие экземпляры, и, в общем, есть группа, семь человек, нет только денег. Я за этим и в Петроград ездил. У них есть некоторые виды.

Иностранцы через Коковцова обещали. У меня большая надежда на вас, Александр Александрович.

– Если в смысле денег, то я вас должен разочаровать. А

потом, самое главное: цель. Какая у вашей группы цель?

Неужели… что-то вроде «Союза защиты родины и свободы»?

– К чёртовой матери! Никакой савинковщины! Его императорское величество, законный император. Только на это ещё можно ставить.

– Все разделяют эти верноподданнические чувства?