Мёртвая зыбь

А в эти минуты Ленин думал о Дзержинском и велел позвонить Обуху, спросить, что говорят врачи по поводу здоровья Дзержинского, нельзя ли дать ему две недели отдыха. Одиннадцать лет тюрьмы, каторга и такая адовая работа. Надо настаивать на отдыхе, хотя бы двухнедельном.

14

О чем бы ни думал Якушев, он возвращался к разговору, который произошёл в кабинете Дзержинского. Сослуживцы, жена и дети заметили, что, всегда внимательный, очень точный во всем, что делал и говорил, он отвечает невпопад, а то и оставляет вопросы без ответа. Дома он запирался в своей комнате, часами неподвижно сидел, устремив взгляд в одну точку: Якушев спорил с собой.

«Если я люблю свой народ, то как я мог быть заодно с этими зубрами, которые о народе говорят не иначе как

„хамьё“, „быдло“, серьёзно обсуждают, сколько десятков, сотен тысяч крестьян, рабочих придётся скосить пулемё-

тами. И все для того, чтобы вновь вступил на престол

„всепресветлейший“, „вседержавнейший“ государь император Николай Третий или Кирилл Первый. Правда, были исключения. Вот, например, старый князь Тверской: не хотел нового царя, принял утрату своего титула и поместья как должное, отказался уехать за границу и умер на родине.

Впрочем, много ли таких было?. » Политический совет

МОЦР иногда называл себя «звёздной палатой». Он вспомнил тайное совещание бывших воспитанников лицея в 1919 году. Это было празднование лицейской годовщины. Лицей! Но разве они гордились Пушкиным, великим поэтом России, воспитанником лицея? Они гордились канцлером Горчаковым, сановниками и придворными, которые тоже вышли из стен лицея. И никто никогда не назвал имён декабристов Пущина и Кюхельбекера, товарищей Пушкина по лицею.

Но больше всего Якушев думал о тех, кто, неизвестно почему, оказались участниками монархической группы.

Вспомнился Градов – видный московский адвокат, либерал, защищавший революционеров на процессах. Его втянули в группу «испытуемых», и он взял на себя добывание денег для монархической организации. «А что, если попытаться помочь старику, сказать о ненужности его участия в делах МОЦР», – подумал Якушев. И вскоре случай помог ему выполнить это решение.

Был выходной день, жена и две маленькие дочки ушли в цирк, сын Саша остался дома, готовил уроки. Справившись с арифметическими задачами, он заглянул в комнату к отцу и робко сказал:

– Ты обещал…

– Что? Ах да… В другой раз.

– Ну тогда в «Густые сливки».

Так называлось кафе в Столешниковом переулке. В

витрине этого кафе была завлекательная надпись: «Нас посещают дети кушать сливки».

«Надо угостить мальца и отвлечься немного», – подумал Якушев.

– Одевайся. Пойдём.

Они шли по улицам Москвы, все вокруг интересовало мальчика – автомобиль с надписью «Прокат» в жёлтом кружке, цыганка, привязавшаяся к отцу: «Позолоти ручку –

погадаю». Мальчик читал вслух вывеску: «Зубной врач

Вильгельмсон. Приём с 10 до 2-х».

«Все интересно, когда тебе десять лет», – думал Якушев.

А сын бежал немного впереди. Скоро они дошли до кафе.

В кафе с трудом нашёлся свободный столик – всюду сидели мамаши или бабушки, девочки и мальчики. Якушев уже собирался устроиться у дверей, когда кто-то его взял за рукав. Он оглянулся и увидел Евгения Христофоровича

Градова и маленькую девочку, вероятно, внучку.

– Присаживайтесь, Александр Александрович. От дверей дует.

Немного помедлив, Якушев сел.

– А молодёжь сядет против нас. Рядом с Верочкой. Так, молодой человек?

«Молодой человек», то есть Саша, сел рядом с Верочкой. Ей было лет пять, не более.

– Внучка? – спросил Якушев.

– Внучка. У меня трое внучат: Петенька от Лиды, а

Верочка и Оленька от Серёжи.

Якушев опять подумал: «И этого безобидного старика втянули в шайку извергов и убийц…»

– Евгений Христофорович… – Якушев оглянулся, звенели ложечки, мамаши и бабушки занимались собой и своим малолетним потомством. – Евгений Христофорович… Вы помните беседы у вас в Мамонтовке на даче? И

один разговор в дачном поезде… Подождите, Евгений

Христофорович! – Якушев видел, что старик изменился в лице и открыл рот, собираясь его прервать. – Подождите…

Я прошу считать эти беседы несостоявшимися. Их не было.

Их не было, и я и вы должны об этом забыть.

Прошло несколько секунд, пока Градов смог понять, о чем идёт речь. Он вдруг просветлел и, чуть не опрокинув стакан, бросился пожимать руку Якушеву. Успокоившись, сел и стал внимательно слушать.

– Евгений Христофорович! Забудьте. Никаких разговоров на эту тему не было, – внушительно повторил Якушев. – И никаких денег у Кушакова на известные вам цели не просите.

– Да я и не просил. По зрелом размышлении я решил воздержаться, зная, что Кушаков не даст денег, его вполне устраивает нэп… Кроме того, я недавно привлечён к работе в Наркомюсте. Работать и держать нож за пазухой не в моих правилах…

– Вы абсолютно правы. На этом мы кончим. Как ваша подагра?

– Беда! Что поделаешь?! Годы…

И они заговорили о другом.

«Работать и держать нож за пазухой» – это мне не в бровь, а в глаз. А ведь я так работал. Нет, рвать так рвать…»

К вечеру Якушев и Саша возвращались домой.

– Папа, – сказал Саша, – я поиграю во дворе. Можно?