Мёртвая зыбь

— Так не пойдет. Мы лучше обусловим во втором договоре срок выпуска переиздания. Bслед за социалистической конкуренцией проведем социалистическое соревнование между писателем и издателем. Идет? — и он озорно сверкнул глазами.

Вернувшись домой, Званцев нашел вежливое приглашение на обсуждение романа “Пылающий остров” на редакционном Совете “Молодой гвардии”.

Совет состоялся в конференц-зале нового здания издательства, куда выходили двери приемной директора и главного редактора. В зале стояли ряды стульев перед длинным столом дирекции, где, кроме незнакомых Званцеву руководителей издательства сидела и Вера Александровна, издали улыбнувшись Званцеву. Он занял место с краю во втором ряду по соседству с молодым человеком, оказывается, из ЦК Комсомола.

В первом ряду перед важным директором, о котором Званцев знал, что он профессор, сидел сам академик Ландау из института физических проблем, который сразу после взрыва атомной бомбы в Хиросиме, сообщил руководителям научных институтов об ее устройстве.

Так вот кто выскажет мнение Академии Наук о его первом романе!

Директор открыл заседание редакционного Совета, обратив внимание его членов на необходимость строгого отбора переиздаваемых книг, какой бы репутацией они до сих пор не пользовались.

Первым на очереди стоял роман Александра Званцева “Пылающий остров”. С рецензиями выступили заведующий редакцией прозы Сякин и ведущий редактор Борис Сергеевич Евгеньев, впоследствии большой друг и редактор Званцева, никогда не вспоминавший свою “заказную, служебную” рецензию.

Особо разгромным был разбор романа, сделанный Сякиным.

“Серая, бесталанная книга в стиле западной бульварщины, подменяющая действительность надуманной всеземной катастрофой. Оклеветаны мировые ученые, и наука представлена прислужницей врагов человечества. Читатель запугивается все новыми и новыми средствами массового уничтожения, и он закрывает книгу, если сможет ее дочитать, с чувством омерзения к людям, среди которых не стоит жить. Намерение еще раз издать этот вредный роман надо отвергнуть с позиций социалистического реализма”.

Выступивший следом Евгеньев обосновывал суждение своего начальника схематичностью образов героев. В качестве примера он привел главу о соревновании на выносливость “Спорт железных роботов”, где автор сам признается, что “его герои подобны роботам”.

— “Спорт железных роботов” — это же здорово! За одно это надо книгу издать! — воскликнул сосед Званцева из ЦК Комсомола.

Но его возглас утонул в разноголосом шуме и он, наклонившись к Званцеву, тихо сказал:

— Укажите мне автора, ему спасибо скажу. Нам такие ребята и нужны, чтобы с железными роботами равнялись.

— Вы ему уже сказали, — с улыбкой ответил Званцев смутившемуся комсомольцу.

Директор поднял руку, требуя тишины:

— Слово имеет гордость советской науки академик Ландау Лев Давыдович.

Академик поднялся со своего места в первом ряду и повернулся лицом к залу:

— Я не критик и не редактор, а просто читатель, и согласился высказать свое мнение, поскольку книга вызвала научный интерес, затрагивая сверхпроводимость, проблему создания электрокатапульты и фантастическое возгорание воздуха. Но не считая это главным для читателей, я дал прочесть книгу членам моей семьи, далеким от этих проблем. Видели бы вы, как вырывали они друг у друга эту книгу. Вот что важнее всего. И когда меня они наивно спрашивали, почему я и другие ученые позволяют использовать военным свои открытия, я вынужден был рассказать им, как великий Эйнштейн со своим соратником Сциллардом обратились с письмом к президенту Америки Рузвельту, настаивая отказаться от применения атомной бомбы. И письмо это вскрыл после внезапной кончины Рузвельта его преемник Трумен, не задумавшийся применить атомную бомбу, для уничтожения сразу ста тысяч мирных жителей Японии. Книга Званцева предостерегает от подобных преступлений в будущем. И этим она полезна, и пусть ее читатели не уступят железным роботам в стойкости и выносливости.

Директор поблагодарил академика, и тот сразу же покинул зал, а проводивший его до лифта директор занял свое место и сказал:

— Продолжим наш редакционный Совет. Прошу его членов не оказаться в плену высказываний академика, а придерживаться того мнения, с которым предварительно ознакомили нас. Почтенный академик блестяще вскрыл замысел неудачной книги. Этот замысел ни у кого не вызывает сомнений, но другое дело его художественное воплощение, оценить которое и является нашей целью, чтобы не наводнять книжный рынок и библиотеки вызывающими протест знатоков беспомощными попытками начинающего автора, если не сказать графомана. Кто из членов Совета хотел бы высказать свое авторитетное для нас суждение?

— Позвольте мне, как заинтересованному лицу, — прозвучал звонкий голос поднявшегося с места Званцева, — облегчить работу Редакционного Совета.

— Товарищ автор! Я не предоставлял вам слова. Надо уметь слушать критику.