Мёртвая зыбь

— Вот это другое дело, — сказал Иван Гурьянович, — а то со мной сержантом-связистом и разговаривать бы не стали. — И он, надел наушники, стараясь установить телеграфную связь с минным тральщиком.

В первый раз Званцев использовал свое былое звание. Но осуждающий внутренний голос был заглушен возгласом радиста, установившего связь c идущим, не смотря на штормовую волну, к ним, минным тральщиком.

Он появился еще до рассвета, обменявшись гудками с круживщим всю ночь вокруг бродячей мины ледокольным кораблем с самым отважным рулевым Арктики капитаном дальнего плавания Ушаковым у штурвала.

Тральщик принял от него мину и спустя короткое время за кормой “Георгия Седова” раздался взрыв.

— И какое петушиное слово вы знали, Александр Петрович, что тральщик, как из под земли, вызвали? — спросил утром Кренкель, подойдя к стоящему на баке Званцеву.

— Я ему просто напомнил, что война вблизи мины не кончилась. Мог бы стихи прочитать:

 “След войны по морю рыщет
 Жертву жадно себе ищет.”

Но не понадобилось, подошедший кавторанг и прозу понимал.

— Пока мы с миной в шторм возились, Арктика на прощанье нам вход в Белое море перекрыла.

Действительно, буря стихла, оставив лишь волны, напоминавшие покатые холмы и впереди по курсу корабля, словно приблизившийся Серег, виднелась белая полоса ледяного поля.

Природа Севера, словно возмущенная дерзкой задержкой в ее водах корабля в столь позднее время, сковывала путь перед ним молодым льдом. Но судно, подойдя к преграде, как бы превратилось в грозного динозавра доисторических времен и заползало на образовавшийся лед и тысячетонной тушей продавливало его. Раздробленные льдины испуганно выскакивали из воды по его бортам, беспомощно оставаясь плавать за кормой. А корабль, мощно сокрушая преграду, пробивался к Белому морю.

— Ну как, Петрович? — спросил Эрнст Теодорович. — Небось, боязно было на два годика во льдах застрять вдали от прелестной феи, что вас провожала? Не то дождется, не то нет? Ведь столько времени без всякой связи друг с дружкой! А свято место не бывает пусто.

— Нет, почему же? Связь была.

— Это как же? Частные радиограммы по корабель- ному радио не передавались. Или вы нашего радиста Ивана Гурьяновича под удар поставили?

— Не его, а вас, Эрнест Теодорович.

— Меня? — удивился Кренкель. — Это каким же манером?

— Разве не вы председатель сообщества коротковолновиков? Они друг с другом через океаны связь устанавливают. А один из них постоянно к нам в салон капитана заходил. Вот я и попросил его.

— О чем просить можно, когда им разрешено только техническими терминами обмениваться?

— “29 гаек” технический термин? “Связь с корабля на такой-то северной широте” — допустимое сообщение?

— Нормальный разговор коротковолновиков.

— Вот ваш радиоасс, что в салоне привычно по столу азбуку Морзе выстукивал, передал московскому корреспонденту такой безобидный текст: “Накрути 29 гаек. Привет от Саши с корабля на 79-м градусе северной широты.”

— Я ничего не понял. Как же это до адресата “На деревне девушке” дошло?

— Так ведь слово “накрути” намекает на телефонный диск, а 29 гаек на нем наберут номер Б-9-41-69. Саша на корабле в северных широтах, разумеется, — я.

Кренкель расхохотался:

— Ну, ты даешь, фантаст! Шифрованную радио- грамму передать без обусловленного шифра! Ее же в Москве и не поняли!

— Прекрасно поняли и ответили: “ 29 гаек хорошо завернулись. Привет кораблю на 79-м градусе северной широты”. Что еще требуется? Смысл ясен.

— Ясен то ясен. Но хочу, чтобы тебе, когда мы из Баренцева моря через горловину в Белое войдем, ясно стало, что былые монастырские стены там другой цели служат.

— В Соловках политзаключенных содержат?

— За твои 29 гаек за премилую душу.

— Это мне не грозит. Меня в 37-м году соавтор засадить хотел. Жене предложение делал. Сорвалось.

— В 37-м женат был?

— Вторично.

— А теперь в 29-й раз закручиваешь? Что борода есть вижу, но не знал, что она синяя.

— Не у Синей бороды, а у спортсменов третья попытка последняя.

— Ну смотри. У нас в Арктике с этим делом строго.

— Буду, как в Арктике, Эрнест Теодорович.

— Руля так держать, как сказал бы Борис Ефимович. А чтобы ты ничего лишнего не подумал, приглашаю тебя с твоей феей…

— Нимфой, — поправил Званцев.

— Одного роду. Как приедем, приглашаю тебя с ней вместе ко мне домой отобедать и путешествие наше вспомнить, и с дочками моими познакомиться, одного с нею возраста.

— Спасибо, Эрнест Теодорович, непременно приедем. Сигнал дадите по телефону 29 гаек.

— Да уж не забуду, — и Кренкель дружески слегка ударил Званцева по затылку.

Палубу качнуло. Корабль вышел в чистые от льда воды Белого моря с непременной седогривой волной.

В Архангельске все завсегдатаи капитанского сало- на собрались в ресторане отметить окончание рейса и на значение Бориса Ефимовича Ушакова капитан-наставником Северного пароходства.

Время для ресторана было раннее и эстрада с большим концертным роялем была еще пуста.

Когда чествовали нового капитан-наставника, поднимая в его честь тосты, Борис Ефимович заметил, что Званцев не пьет.