Мёртвое озеро

– Я верю вам, – произносит он, застав меня врасплох. – Престер взял неверный след, мисс Проктор. Я знаю, что вы не имеете к этому никакого отношения. Извините, я знаю, что этим полиция портит вам жизнь.

Я гадаю, многое ли рассказал Престер и не поползли ли уже по округе слухи о моем прежнем имени – Джина Ройял. Я так не думаю. Грэм не похож на человека, который знает, за кем я была замужем.

Он просто выглядит опечаленным и слегка встревоженным.

Я благодарю его снова, уже более тепло, и он отпускает меня. Когда я подхожу к дому, Хавьер выходит на крыльцо, вертя в руках ключи от машины.

«Не терпится поскорее уехать», – думаю я.

– Дети… – начинаю я.

– В полном порядке, – обрывает он меня. – Спят или по крайней мере притворяются, что спят. – Он окидывает меня острым, безжалостным взглядом. – Надолго же он вас задержал…

– Это не я, Хавьер. Клянусь.

Он бормочет что-то похожее на «конечно», но расслышать трудно, потому что позади меня Грэм снова заводит мотор патрульной машины. Свет задних огней заливает лицо Хавьера алым. Он выглядит усталым и трет лицо ладонями, словно пытаясь избавиться от последних нескольких часов. Я задумываюсь о том, что, возможно, случившееся вычеркнет его из списка моих друзей, так же, как и Сэма Кейда. Так же, как и офицера Грэма, когда он узнает о моем прошлом, – не то чтобы он был мне другом, просто дружелюбно настроенным соседом.

Мне следовало знать, что не останется никого. Никого, кроме детей, у которых в этом вопросе нет выбора, потому что они, как и я, увязли в этом болоте по шею.

– Слушайте, во что вы влипли? – спрашивает Хавьер, но я не думаю, что он действительно желает это знать. – Я уже говорил вам, что я заместитель помощника шерифа. Вы мне по душе, но если дойдет до чего-то такого…

– Вы исполните свой долг так же, как накануне вечером. – Я киваю. – Понимаю. Я просто удивилась, что вы вообще решили помочь мне покинуть город.

– Я думал, что вы бежите от бывшего мужа. Я много раз видел у женщин такой взгляд. Я не знал…

– Не знали что? – На этот раз я прямо спрашиваю его, глядя в глаза. Я ничего не могу прочесть по его лицу, но не думаю, что он может прочесть что-то по моему. Во всяком случае, полностью.

– Что вы участвовали в чем-то подобном.

– Я не участвовала!

– Непохоже на то.

– Хави…

– Давайте говорить начистоту, мисс Проктор. Когда с вас снимут все подозрения, то все будет круто. А до тех пор давайте сохранять дистанцию, ладно? И если хотите мой совет, уберите все стволы из дома и сдайте их на хранение в тир. Пусть полежат у нас, пока все это не закончится, и я смогу дать показания полиции, что у вас не было огнестрела. Я просто не хочу думать…

– Вы не хотите думать о том, что копы придут и обнаружат у меня дома маленький арсенал, – негромко довершаю я. – И о том, какой побочный вред это может нанести.

Хавьер медленно кивает. В его позе нет ни малейшей агрессии, но чувствуется внутренняя сила, та спокойная, мужественная сила, которая вызывает у меня желание поверить ему. Довериться ему.

Но я этого не делаю.

– Мое оружие останется при мне до тех пор, пока я не увижу распоряжение суда, приказывающее мне сдать его, – отвечаю я. Я не моргаю. Если он считает это проявлением агрессии, пусть будет так. В этот момент, в любой момент времени, я не могу позволить, чтобы меня сочли слабой. Не ради себя. У меня двое детей, и я в ответе за их жизни – жизни, которые постоянно под угрозой, постоянно в опасности. Я делаю все, что должна сделать, чтобы защитить их.

И я не отдам свое оружие.

Хавьер пожимает плечами. Этот жест говорит, что ему все равно, но медлительная печаль этого жеста свидетельствует об обратном. Он не прощается – просто поворачивается и идет к белому фургону, на котором приехал, к тому, на котором я собиралась бежать. Прежде чем я успеваю что-то сказать, Хавьер опускает окно и бросает мне расписку за «Джип». Он не говорит, что сделка расторгнута, но этого и не требуется.

Я вижу, как он уезжает прочь на большом грузовом фургоне, и держу в руке расписку; потом поворачиваюсь и ухожу в дом.

Здесь темно и тихо, и я бесшумно проверяю все, прежде чем включить сигнализацию. Дети привыкли к писку кнопок, и я не думаю, что это разбудит их… но когда я иду по коридору, чтобы посмотреть, как там Коннор, Ланни открывает дверь своей комнаты. Несколько секунд мы молча смотрим друг на друга в полумраке, потом она жестом приглашает меня войти и закрывает за нами дверь.

Моя дочь садится на кровать, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Я узнаю́ эту позу, хотя сама Ланни, возможно, нет. Я помню, как много раз заставала ее сидящей так в месяцы, последовавшие за моим освобождением после судебного заседания. Это защитная поза, хотя у Ланни она выглядит вполне естественной.

– Значит, они не заперли тебя снова, – говорит она.

– Я ничего не сделала, Ланни.

– В прошлый раз ты тоже ничего не сделала, – замечает она, и это истинная правда. – Ненавижу все это. Коннор испугался до полусмерти.