Мёртвое сердце (СИ)

Эта встреча немного охладила восхищение жизнью и её подарками. Насколько Септима знала, магический мир не принёс мальчику ничего хорошего: за первый только год жизни он несколько раз был на грани между Здесь и Там; во втором году обучения его проклял кто-то так сильно, что мальчик буквально разваливался на части; дети, как и взрослые, его не любили — за исключением разве что Северуса Снейпа, да патрона мальчишки со Слизерина; и даже сестру, лисичку-Эванс, мальчик недавно потерял. Девочка просто растворилась в воздухе, буквально: выпала из окна, но до земли не долетела.

Второй год мистера Эванса оказался богат на несчастья. Помимо Лили из школы пропал Гилдерой Локхарт, — «Ах, милочка, зовите меня Златопуст Локонс — я обожаю свой писательский псевдоним!» — и ещё две девочки, вроде бы однокурсницы Эвансов. Насчёт второй пропажи Септима была не уверена. Не интересовалась, увлечённая собственной жизнью.

Сейчас же, встретившись с Эвансом в тёмном коридоре, Септима непроизвольно вздрогнула. Мальчик и до всех перечисленных выше событий был немного не от этого мира, а уж теперь… издалека он выглядел как инфери, поднятый неумелым некромантом: отслаивающаяся кожа, яркие, по-кошачьи отсвечивающие глаза, дёрганые движения и полная неподвижность, когда мальчик останавливался. Но больше всего Септиму поразило лицо ребёнка: искривлённое от боли и обезображенное из-за отсутствующей щеки.

Подойдя ближе к Эвансу, Септима смогла разглядеть даже зубы — удивительно-белые, будто только что из-под заклинания. Ровные. Красивые.

Ещё был виден кусочек скулы — желтоватой, и оттого выделяющейся рядом с жемчугом крупных зубов.

— Мистер Эванс? — тихо позвала Септима. — Что вы делаете в коридоре? Вы должны быть в Больничном крыле, насколько я знаю.

Мальчик повернулся к профессору и сфокусировал на её лице взгляд. Глаза у него были зелёные, но уже не такие яркие. На радужке цвела муть, как у покойников.

— Мне сложно, — хрипло ответил ребёнок. — Хотел… погулять. Сложно быть в одном месте. И больно…

Говорить ему было явно тяжело: воздух вырывался из детских лёгких с хрипами и бульканьем, из-за чего Эванс не мог сразу произнести всё, что хотел.

Септима показательно нахмурилась.

— Чтобы избавиться от боли, молодой человек, есть специальные заклинания и зачарования. Первые знает только профессиональный колдомедик, вторые накладываются на помещение. В частности, на Больничное крыло, откуда вы вышли. Идём обратно, — сменила она тон на более мягкий, — там вам будет легче.

— Не будет, — не согласился Эванс.

Но за профессором всё равно пошёл.

Септима шла рядом со странным проклятым ребёнком, уже не ощущая того буйства красок в своей душе. С ней вечно было так: только стоило как следует порадоваться, как жизнь подкидывала какую-нибудь мерзкую ситуацию. Вроде как, что не стоит так сильно вулканировать эмоциями — надорвёшься. И что если тебе сейчас хорошо, то это не значит, что хорошо другим.

И это пройдёт, как говорил небезызвестный Соломон.

От Больничного крыла Эванс ушёл достаточно далеко, так что для возвращения пришлось потратить больше пятнадцати минут. Можно было и быстрее, но Септима немного понимала ребёнка: сложно всё время сидеть в четырёх стенах, каким бы аутичным Эванс не был. Ещё и сестры его нет — та обычно и скрашивала его досуг вечными рассказами, шутками, песенками, считалками и ещё Мерлин знает чем. Девочка была воистину неугомонной.

В Больничном Крыле их уже ждали. Септима рассчитывала на потерявшую пациента Помфри и, может быть, на Северуса, но кроме них обнаружила ещё двух магов.

— Альбус, что это вы делаете здесь в такое время? — неподдельно удивилась Вектор. — Бессонница?

— Нет, нет, моя девочка. Мы все искали мистера Эванса.

— И этот пока неизвестный мне джентльмен?

Джентльмен, кстати, кого-то напоминал Септиме — но она никак не могла понять, кого именно.

Лицо у него точно было породистое, виднелась многовековая селекция. Волосы слабо вились и аккуратными локонами ложились на плечи, пряди были приятного оттенка тёмного шоколада. Кожа — белая и какая-то болезненная, хрупкая на вид. Одежда дорогая, но видно было, что носить такую роскошь человеку то ли непривычно, то ли неприятно. Улыбка у джентльмена была под стать ловеласу — белая, яркая, с крупными зубами. Вот только обрамляли зубы не изъеденные проклятием и гниением куски плоти, как у Эванса, а тонкие и приятные на вид губы.

Септима прищурилась, выискивая знакомые черты. Бородка-эспаньолка, несколько родинок на шее, морщинки у глаз… а сами глаза — как два глубоких, опасных океана.

У неё всегда была такая ассоциация с этими глазами, хотя в радужках не было ни капли синевы. Напротив, глаза её знакомца были серыми и словно выцветшими.

— Сириус Блек, — приветственно кивнула Септима. — Как я понимаю, Поттеров ты не предавал.

— Джеймс мне был роднее брата. Да и Лилз, сама понимаешь… Теперь вот, буду роднёй для их наследия.