Своего давнего знакомого Эванс заприметил, едва завернув. Высокий мужчина с длинными белыми волосами сразу привлекал внимание. Одет он был, как всегда, в дорогой официальный костюм, который одна из воспитательниц называла похоронным.
Эванс, когда подошёл ближе, даже не поздоровался. Не с этим… человеком.
На фотографии мисс Оллсандей была, как и всегда, невероятно стара и доброжелательна. Она улыбалась почти беззубым ртом, отчего на её некрасивом лице лучиками разбегались глубокие борозды морщин, и весело сверкала выцветшими глазами. Её длинные седые до белизны волосы, как и всегда при жизни, были стянуты в пучок.
Эванс хорошо помнил её: движения старухи были заторможены; она часто забывала что-то или не понимала, где находится; путала книги и секции библиотеки на своей работе, из-за чего её более молодой помощник регулярно рекомендовал начальству уволить её. Для Эванса мисс Оллсандей, бездетная и одинокая, была воплощением кошмара.
Женщина хорошо относилась к молчаливому мальчику с красными волосами. Правда, в их первую встречу старуха с искренним любопытством спросила, кто же вылил ему на голову ведро краски. Эванс тогда, помнится, отговорился своим кузеном и его шайкой, и бойкая старушка на следующий день надавала родственничку мальчика тростью по мягкому месту. Пожалуй, именно это и стало отправной точкой в этих странных отношениях.
Она жила на окраине улицы Магнолий, в тринадцатом доме. Если бы Эванс верил в магию чисел, он бы оценил такой «говорящий» номер. У мисс Оллсандей не было ни детей, ни мужа, ни какой-либо живности, и иногда мальчику казалось, что она воспринимает его как какую-то непонятную зверушку.
Дом у старухи был большим и бесцветным, как и сама хозяйка. Безликие отштукатуренные стены, тёмные полы, почти полное отсутствие мебели. На столе в маленькой кухоньке лежала ажурная салфетка, бывшая единственным предметом, украшающим это странное жилище. За все свои посещения Эванс не видел ни единого растения и не чувствовал ни одного запаха. Мальчик любил представлять, что, когда он входил в эту безликую пустоту, вся остальная вселенная оказывалась за порогом и просто переставала существовать.
Теперь старухи и её дома не было.
— Юный Мастер налюбовался на фотографию, или же мне стоит подождать ещё? — с усмешкой спросил знакомый Эванса.
Мальчик не ответил.
— Видимо, ещё, — вздохнул мужчина.
Эванс, прищурившись, рассматривал фотографию. Старуха со снимка улыбалась точно так же, как и в день своей смерти.
Мальчик тогда, как обычно, пришёл к мисс Оллсандей в гости — как всегда он делал после школы и на выходных. Фактически, в доме своих опекунов Эванс только спал, ведь даже завтраками и обедами его кормила старуха.
«Мне это только в радость, дорогой, не забивай свою хорошенькую головушку!» — и провести рукой по красным волосам.
Она любила его волосы. По крайней мере, она так говорила. Хотя иногда Эвансу казалось, что её больше удивляет редкий пигмент. За свою жизнь он ещё ни разу не встречал таких же красноволосых, потому что яркий цвет — это прихоть его же магии.
Как много маленьких магов настолько ненавидят собственное отражение, чтобы чёрные вихры сменить на красные длинные пряди? Глаза, правда, не поменялись — как были зелёными, так и остались, разве что стали ярче…
Взгляд мальчика мазнул по датам и имени. Вот что интересно: Эванс никак не мог запомнить, как старуху звали. Ни при жизни, ни после смерти её имя не оставалось в его памяти, даже если он только что прочёл его на надгробном камне. Для него эта бесцветная старая леди всегда была и будет мисс Оллсандей — безымянной, бездетной и всё ещё девственной. О последнем факте женщина любила говорить, словно ставя Эвансу в пример свой «подвиг», как она называла это.
Эванс не знал много о сексе. Разве что то, что после него у пары появляется ребёнок. И что мужчина может быть обманут своей избранницей на предмет отцовства, тогда как женщина точно окажется матерью малыша. Эванс, — тогда его звали по-другому, конечно, — не хотел детей, если не мог со стопроцентной уверенностью признать ребёнка своим. И, раз уж мужчины не предназначены дарить жизни, то зачем вообще пытаться? В мире много других людей, способных размножаться.
Мисс Оллсандей часто надоедала Эвансу своими разговорами о её девственности, но мальчик прощал ей почти всё за одно — за библиотеку. Конечно, назвать два книжных шкафа у неё дома именно «библиотекой» было бы слишком, но среди дамских романов, энциклопедий и прочей ерунды порой встречались действительно ценные экземпляры, о которых, похоже, и сама мисс Оллсандей не знала.
В том числе там были книги про магию.
Благодаря старухе он узнал о том, как развивать свой дар — и что у него нет границ. Поэтому он терпел прикосновения сухих ладоней к своим волосам, попытки перекормить дрянными завтраками, вечное нудение по поводу и без, бахвальство собственной, никому не нужной девственностью. Старуха страдала от гордыни за свою невинность и от нескончаемого одиночества.