Мёртвое сердце (СИ)

Благодаря этой способности, а также тому, что расписание у первого и второго курса не совпадало, Лили почти не сталкивалась с мелкой Уизли; однако полностью примириться со второй живой соседкой по комнате девочке не удалась, что в итоге привело к полному игнорированию Джинни Уизли со стороны Лили. Результат был закономерен: ребёнок, оторванный от семьи и не нашедший в замке новых друзей, быстро закрылся от всего мира. Единственным собеседником для Джинни был её чуть потрёпанный дневник мужского фасона; неожиданно эта простая чёрная тетрадка стала предметом живейшего интереса со стороны Эванса, что было для него в высшей степени нехарактерно.

Мальчик следил за Уизли, искал её в коридорах, ходил за бледнеющей Джинни, точно неупокоенный инфери за своим господином-некромагом, чем изрядно пугал девочку. Мелкая исправно синела, бледнела, краснела и зеленела, стоило ей только заметить красноволосую макушку Эванса, но отчаянно храбрилась, поскольку очень уж хотела подружиться хоть с кем-нибудь. А тут такой удобный случай: за Эвансом хвостиком таскалась его сестра, за которой, в свою очередь, ходила Салли-Энн, и выходило так, что, подружившись с Эвансом, Джинни могла бы подружиться и с соседками по комнате.

— Что тебе в этой её тетрадке? — спросила Лили, беспечно болтая ногами.

Она удобно устроилась на широком подоконнике, подложив под себя чуть шевелящуюся подушку — продукт неудачной трансфигурации пойманной мыши, отказывающейся окончательно стать предметом интерьера. В который раз дёрнув подушку за длинный хвост, Лили перевела взгляд на брата.

Эванс качнул головой, отчего его волосы заполыхали красным. Этот всполох отразился во множестве зеркал, что были развешены на стенах класса. Бесконечные зеркальные коридоры множились, росли, разрушались и перемешивались кровавыми отбликами, играясь с редкими солнечными зайчиками, что смогли пробраться в помещение сквозь грязные стёкла окон, занавешенных паутиной вместо тяжёлых гардин.

— Ну, а всё-таки? Ты же с мелкой глаз не сводишь, а для любви всё ж рановато, не?

Предположение о любви было, конечно, абсурдным — это Лили понимала и сама, но резко изменившееся поведение её брата ничто объяснить больше не могло. Эванс ходил за мелкой Уизли по замку точно бычок на привязи, пожирая ту глазами и следя за каждым жестом.

Естественно, это было странно, ведь, насколько знала Лили, её брату не был нужен никто во всём этом мире, да и в следующем, в общем-то, тоже.

Ну, только если сама Лили… чуть-чуть.

— Э-эванс, ну мне же интере-есно-о.

Мальчик поднял голову и посмотрел на сестру. Лили, прищурившись, подалась вперёд, едва не упав с подоконника и внимательно всматриваясь в непривычно-светлые глаза Эванса, полные ярких серебряных искорок, напоминавших снежинки на зелёной траве.

— Я не знаю. Этот дневник. Я хочу его.

Разлёгшись на широком подоконнике и закинув руки за голову, Лили задумчиво надула губы. Дневник, значит?

Интересно, а если она достанет эту тетрадку, то ей перепадёт хоть немножко любви Эванса?

В любом случае, стоило проверить. И Лили даже знала, что ей нужно сделать, чтобы получить вожделенную для брата вещицу.

План был прост: Лили требовалось сначала завоевать внимание, затем симпатию, а после и вовсе дружбу Уизли; сделать это всё нужно было по-тихому, не привлекая ненужного внимания и ни в коем случае не давая Джинни усомниться в искренности помыслов юной Эванс. Просто, на самом деле.

С искренностью, конечно, никаких проблем не было: жизнь в не самом лучшем приюте страны быстро научит любого ребёнка врать так, что порой и полицейские, эти ходячие детекторы лжи, сочувственно кивают головами в ответ на какую-нибудь из слезливых историй; если же врать ты не умеешь, то ходить голодным — единственная альтернатива.

Порой Лили так завиралась, что и сама начинала верить в собственные же байки. Однажды, умыкнув очередную порцию конфет, девочка перевела стрелки на тощего Сэмми, и, когда ушли недовольные няньки, вместе со всеми устроила парню «тёмную»: в приюте, конечно, нормально относились к воровству, но, если вор вдруг попадался на деле, то мог завидовать преступникам, тихо-мирно отбывающим свой срок. Ведь все знают, что настоящая жестокость порождается лишь детскими сердцами.

О Сэмми Лили вспомнила лишь глубокой ночью, и, немного (совсем чуть-чуть) почувствовав себя некомфортно, отсыпала мальчику пятую часть своей добычи, за что тот вновь был бит с утра.

Понимая, что внезапное проявление внимания к Джинни будет точно светящийся ламповый указатель, Лили не спешила резко менять своё отношение к рыжей. К примеру, для начала Эванс всё-таки стала признавать, что в комнате живут не трое (она всё ещё считала Гермиону за соседку), а четверо девочек, хотя и старательно морщила нос при упоминании этого факта. Потом Лили начала будить Уизли на завтрак, — рыжая часто просыпала, — отнюдь не нежно кидая в ту подушкой; в первые недели Джинни жутко этого пугалась, но потом как-то привыкла и иногда даже вставала раньше, чем её соседки по комнате.