Мир

Яд растекался по руке. Паук испускал его инстинктивно – он не мог навредить роботу. Но Эйден начал уставать. Оба понимали, что бой закончится, как только один из них просто выдохнется. Лешью напряг остатки сил, чтобы вытащить синтетика из укрытия. Он уж и сам плохо соображал. Шчер поднял робота застрявшим клыком за локоть и, не имея лучшей идеи, просто шмякнул им об алтарь.

От удара Эйден отключился.

* * *

Шиманай растерянно глядел на ящик. Это был совсем маленький запечатанный ящичек, в котором совершенно точно нельзя было уместить человеческую жизнь. Да что там, материалов для конвисферы таракана Эйден получил тогда на Бране гораздо больше.

– Это все? Семь лет человек открывал мир, и вот это – все, что удалось достать?

– Сам знаю, что мало, – ответил Канташ. – Втайне от принцессы не раздобыть много вещей. Но Вы хоть взгляните! Шиманай, давайте хоть с чего-то начнем. Попробуем – до возвращения синтетика, а после… может, я смогу добыть что-то еще.

Угрюмый Кафт запустил комм и вскрыл ящик. На самом верху лежали игрушечный карфлайт и плюшевый гриб в ярком шарфике.

– Я все промаркировал, – бормотал граф, задом отступая к выходу. – Мне нужно проведать Ампаль, так что сейчас я ухожу.

– Вы обещали мне помощника.

– Да, да. Сию минуту.

Посол заторопился выйти и тотчас вернулся, ведя за собою Пти. Браслеты для адаптации к планете затерялись среди других ее побрякушек.

– Госпожа Пти сама вызвалась поучаствовать, она скучала на корабле.

Канташ смущенно поклонился и вышел. Госпожа Пти! В золотой пыльце и ажурном палантине. Под звук ее лопнувшей жвачки Шима запустил вазой в декоративную ширму, вложив столько души, что прорвал ткань.

– Полегче, коллега! На языке алливейцев ты мне тока что в любви признался. Разбил дорогущие штуки одну об другую!

– Ты-то откуда знаешь? – Кафт был раздражен и резок до крайности. Помощницу граф ему нашел, как же. Совсем уж никому из дворца не доверяет.

– Вообще-то профессия обязывает. С клиентом ведь как: заболтаешь его, а время идет. Так что языком у нас владеют с обоих сторон.

– С обеих. Ладно, иди сюда. Будешь держать материалы и жать на «ввод», когда я скажу.

Шиманай видел, как когда-то Эйден оцифровывал и заносил в специальный каталог тараканов, больных уроборосом. Теперь им с амадиной предстояло делать то же с ящиком малыша Аруски. Профессор брал игрушки, тетради, фото, заносил их копии в каталог и распределял по категориям. Пти надувала пузыри и безропотно сносила ворчание напарника, если подавала вещь слишком быстро, слишком медленно или не с той стороны. Это было как раскладывать чудовищно сложный пазл на кучки по оттенкам. Позже из этих кучек Эйден должен был собрать головоломку. Или объявить Канташу, что кусочков слишком мало, и картинки не выйдет.

Из того, что было в их распоряжении, едва клеились воспоминания о человеке, но не человек целиком. Воспоминания чужих и случайных людей, искаженные посторонним восприятием. Фоторобот души, а не зеркальное отражение.

– А куда они дели мальчика? – спросила Пти, глядя на последний файл. – Они что же, и от матери его прячут?

– Тело перенесли в укромное место, куда-то в старый парк за дворцом. Ускоренный метаболизм вызовет подозрения: я видел мельком – Аруска… уже совсем деревце, и даже почки на ветках! А Канташ растерян, конечно. Я понимаю. Он не знает, как рассказать принцессе. Он уверен, Ампаль не справится с горем, когда узнает о смерти сына.

– Захер-меня-Мазох! Это ж когда ж он ей скажет? Когда ее руки пройдут сквозь мальчишку? А если прямо на празднике? Схватит неловко, кольнет вилкой…

Она повторила разумное предостережение Эйдена, но кажется, это было очевидно для всех, кроме графа. Профессор жестом осек поток ее негодований:

– Нас это не касается, Пти. И я тебе вот что скажу: у нас так и так не выйдет толковой копии. Выйдет кукла, чудовище, химера, что угодно, но не тот мальчик. У меня выросли пятеро шиманят, и все-таки не надо быть отцом, чтобы понять: этого, – он указал на ящик, – мало. Мало даже для новорожденного. Каждый новый день человека, самый скучный день – это целый мир, а Аруска прожил шесть лет.

– Стоит ли тогда вообще… а? Может, скажем Канташу, пока не поздно? Чтоб не в последний момент.

– Я не знаю. И Эйдена нет! И не отвечает! Я не знаю, Пти…

Решено было продолжать до вечера – авось чудо? – и после объявить Канташу, что лучше бы заиграть другой план. Пти замерла посреди комнаты с плюшевым грибом в руках. Он был последней игрушкой для каталога, и Шима запустил сателлюкс – облететь гриб для оцифровки. В тот момент приоткрылась дверь и вошла алливейка. Шима вздрогнул, смахнул на пол игрушку, Пти сцапала пустой ящик и кинула за ширму.

Алливейцы были прозрачны, но все имели какой-то свой оттенок. Вошедшая была чиста, как родниковая капля на хрустале. Внутри – на шее, на запястьях и в волосах – светились колонии люми-бактерий: перманентные украшения алливеек. Чем ярче был их свет, тем дороже стоили такие колонии. Эти же просто ослепляли.