Мир Аматорио. Исчезнувшая

Льюис делает шаг и, прежде чем схватить меня, я отхожу от стены и расправляю плечи. Я хочу его ударить, но потом вспоминаю о Ким за дверью палаты, и агрессивная часть меня отступает. Но видимо у меня сохраняется озлобленный вид, поскольку папаша Ким резко останавливается.

– Есть много причин, и я не должен перед тобой оправдываться, – он делает паузу, будто обдумывая, сколько ему стоит мне рассказать. – А теперь внимательно послушай меня. Ты должен сделать то, что отлично получается у таких парней, вроде тебя. И если ты этого не сделаешь, то вот, чем все закончится…

Кимбирли

Две недели спустя

По словам моего психотерапевта я неплохо справляюсь со своей «травмой изнасилования». У меня нет суицидальных мыслей, и, наверное, это можно считать половиной успеха. Но я все еще испытываю тревогу и страх.

Они, как безмолвные тени, следуют повсюду за мной. Они ходят вместе со мной по моему дому. Отражаются от потолков и стен, поджидают меня за ближайшим углом и поворотом. Они не торопятся уходить из моей жизни, напоминая мне о том, кем я стала.

Я больше не Кимберли Эванс. Той девушки больше нет. Вместо нее безжизненная и беспомощная оболочка.

Я вздрагиваю от каждого резкого звука. Избегаю людей. Просыпаюсь каждую ночь от кошмаров.

Во сне все происходит как в кино, которое нельзя перемотать ни вперед, ни назад. Мне снитсяон.Его чудовищные руки на моих бедрах. Его мерзкий рот утыкается в мою шею. Его слова, от которых ужас поглощает меня целиком.

А потом приходит боль, и я кричу до такой степени, что миссис Хельсман, сиделка, которую нанял отец, чтобы присматривать за мной, с трудом впихивает в мое горло снотворное.

Я напрягаюсь, заново переживая кошмар той проклятой ночи. Моя голова болит, и я не стремлюсь подняться с кушетки в кабинете психолога.

– Кимберли, ты готова поговорить?

Я раскрываю глаза, смотрю в потолок и киваю. Чем быстрее пройдет очередной сеанс, тем скорее я окажусь дома.

– Ты рисовала то, что мы в прошлый раз обсуждали? – спрашивает… Хм… Женщина. Я не знаю ее имени, поскольку у меня не возникло интереса его запоминать.

Я киваю во второй раз. Мой психотерапевт попросил меня изобразить свое состояние в свободной интерпретации. Я знаю про методы арт-терапии и отвечаю:

– Я рисовала океан. Я выбрала синие и голубые тона.

– Что ты чувствовала, когда рисовала океан?

Я хотела бы оказаться в другом месте. Далеко-далеко. За линией горизонта.

– Мне очень хотелось услышать звук волн. Ощутить тепло от согретого за день песка, – вру я.

– Ты испытывала облегчение? – уточняет психотерапевт, и мне хочется рассмеяться от ее нелепого вопроса.

– Да.

После этого идут десять, а может пятнадцать дурацких вопросов. Психотерапевт интересуется, как я спала, что мне снилось, и чем мне хочется заняться в ближайшее время.

Но на последний вопрос у меня нет ответа.

Я знаю, что она пытается вернуть меня к моей обыкновенной жизни подростка. Ходить в школу, встречаться с друзьями, увлекаться своими любимым занятием… Маленькие шажочки, которые способны перечеркнуть мое трагичное прошлое.

Но я не готова.

Единственное, что я рискну попробовать – это встретиться с Десмондом. Он навещал меня в больнице и старался не отпускать меня в лапы кошмара. Но как только я оставалась наедине с собой, страх медленно разрастался вокруг меня, как утренний туман над землей.

Меня изнасиловали. На меня совершили сексуальное нападение в доме, полном людей.

Мое тело больше не принадлежит мне. Мое тело у меня отобралон. А когдаемуоказалось этого мало, он предпочел избавиться от меня, как от испорченной куклы.

У меня наворачиваются слезы, но я подавляю всхлип и быстро вытираю глаза рукавом черного свитера. Я смогу справиться с этим дерьмом. В мире случаются вещи гораздо ужаснее.

Я могла заразиться венерическими заболеваниями. Я могла забеременеть от насильника. Я могла умереть. Но я выжила.

Я выжила.

– Кимберли, – я слышу шаги, а потом вижу, как психотерапевт протягивает мне стакан воды.

– Спасибо, – я подавляю еще один всхлип, беру стакан и делаю глоток.

– Ты ведь не рисовала океан? – спрашивает психотерапевт, и я поднимаю на нее взгляд.

– Откуда вы знаете? – мой голос слабый и тихий.

– Ты знаешь, почему я решила оказывать помощь подвергшимся изнасилованию? – отвечает женщина вопросом на вопрос и присаживается на край кушетки рядом со мной.

– Вероятно, потому что это… ваша работа.

Психотерапевт протягивает руку и накрывает мою. Но я одергиваю ладонь. Я никогда не испытывала тяги к прикосновениям. С той ночи мое отторжение только усугубилось.

– На самом деле моя дочь была подвергнута групповому изнасилованию в восемнадцать лет, – признается она, и у меня перехватывает дыхание.

– Надеюсь, их поймала полиция?

– Это очень долгая и тяжелая история. Не думаю, что я могу рассказать тебе все подробности.

– И все-таки… Что случилось?

Психотерапевт издает протяжный вздох.