Читаем Мир "Анны Карениной" полностью

Последний абзац, последний монолог начинается словами «Так же буду сердиться на Ивана кучера». Это отсылка к одному из предшествующих эпизодов, когда Лёвин правит тележкой, а кучер подсказывает ему под руку. «Так же» означает, что отныне и до века Лёвин будет править, держать вожжи крепко, и это уже не «колесница» — образ из ампирного свадебного тезауруса, это именно тележка, пушкинская «телега жизни». В эту тележку всякий, говоря словами последней фразы романа, «властен вложить» «несомненный смысл жизни». Вложить — и везти, и это и есть счастье – не погибнуть на путях под паровозом, а быть путём, паровозом и возничим.

Разговор классиков: «Война и мир» ― «Идиот» ― «Анна Каренина»

 Я нашёл-таки у Достоевского, где Епанчин характеризуется как человек, объединяющий людей из противоположных концов общества (так же характеризуется и Стива Облонский). «Епанчины любили смешивать, в редких случаях бывавших у них званых собраний, общество высшее с людьми более низшего». Просто мне казалось, что это уже в первой сцене с Епанчиным, а это ― во второй. Кстати, именно у Достоевского усиленнее всего «гости съезжались», так что отсылка к «Графу Нулину» Толстым ― это обманный ход. Просто Толстой не хотел признаваться, что пишет под сильнейшим воздействием Достоевского, отвечает обидчику. А как не ответить ― когда «Идиот» начинается с пародии на «Войну и мир» даже до такой мелкой детали, что Пьер вводится как незаконный сын, приехавший из-за границы к умирающему отцу за огромным наследством, и Мышкин вводится как приёмный сын, приехавший из-за границы к умершему отцу за огромным наследством. Завязка одинаковая!

Надо отдать должное Достоевскому ― он ненавидит светское общество так же, как и Толстой, и в сцене с разбиением вазы характеризует собравшихся абсолютно по-толстовски: ложь и ложь: «Только великолепная художественная выделка». Но как можно считать Мышкина идеалом, когда он в бреду несёт славянофильскую чушь против католичества («Надо, чтобы воссиял в отпор Западу наш Христос, которого мы сохранили и которого они и не знал»)? Достоевский же подчёркивает, что это бред, он делает едкую сатиру на славянофильство, а не излагает свои затаённые мысли.

Перекличка с «Войной и миром» и в том, что фигурирует католичество как злокозненная сила. Элен ведь получает от иезуита благословение на распутную жизнь, и в сцене с вазой именно о таких иезуитах идёт речь, о некоем аббате иезуите Гуро, у которого была «история» с Павлищевым.

Прямо из «Войны и мира» пришла и Белоконская (привет Волконским из белокаменной!), режущая правду-матку ― у Толстого она Ахросимова.

Характеристика же гостей сдобрена чудным юмором Достоевского ― юмором очень едким, не то, что у Толстого. Генерал «с большими деньгами, хотя и без больших подвигов и даже с некоторою враждебностью к подвигам». Достоевский даже Сердюкова предсказал!!! Барин «имевший репутацию человека недовольного (хотя, впрочем, в самом позволительном смысле слова)». Едкое «человек лет сорока пяти все еще прекрасной наружности». Поэт «счастливой наружности, хотя почему-то несколько отвратительной». А каково охарактеризовать семью как «в высшей степени буржуазную, но и в высшей степени почтенную»!

Война и наказание

 «Преступление и наказание» писалось в 1865-1866 годах. «Война и мир» начат был раньше, опубликован позже, и даже после «Карениной» Толстой пытался дописать, реализуя «первоначальный» замысел ― о декабристах. Только вот «Преступление и наказание» так повлияло на Толстого ― чего он сам признавать не хотел ― что декабристы отошли на второй план. «Война и мир» стала ответом на главный вопрос «Преступления и наказания»: «Настоящий властелин, кому всё разрешается, громит Тулон, делает резню в Париже, забывает армию в Египте, тратит полмиллиона людей в московском походе и отделывается каламбуром в Вильне; и ему же, по смерти, ставят кумиры, — а стало быть, и всё разрешается».

«Преступление и наказание» ― о Наполеоне и Раскольникове, «Война и мир» ― о Наполеоне и Безухове. Достоевский исходит из аксиомы величия Наполеона, Толстой давит Наполеона как клопа. Раскольников пытается уничтожить Наполеона, став Наполеоном ― Безухов пытается уничтожить Наполеона, застрелив Наполеона, и обнаруживает, что уничтожать-то нечего, пустое поле ваш Наполеон. Раскольников убивает ― Безухов не убивает никого. Толстой возражает Достоевскому: вовсе не обязательно путь к счастью даётся «переступлением через кровь» и последующим раскаянием. Оба романа заканчиваются идиллией семейной жизни, просветлением главного героя, но если у Достоевского просветление через преступление, то у Толстого просветление через отказ от преступления.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алхимия
Алхимия

Основой настоящего издания является переработанное воспроизведение книги Вадима Рабиновича «Алхимия как феномен средневековой культуры», вышедшей в издательстве «Наука» в 1979 году. Ее замысел — реконструировать образ средневековой алхимии в ее еретическом, взрывном противостоянии каноническому средневековью. Разнородный характер этого удивительного явления обязывает исследовать его во всех связях с иными сферами интеллектуальной жизни эпохи. При этом неизбежно проступают черты радикальных исторических преобразований средневековой культуры в ее алхимическом фокусе на пути к культуре Нового времени — науке, искусству, литературе. Книга не устарела и по сей день. В данном издании она существенно обновлена и заново проиллюстрирована. В ней появились новые разделы: «Сыны доктрины» — продолжение алхимических штудий автора и «Под знаком Уробороса» — цензурная история первого издания.Предназначается всем, кого интересует история гуманитарной мысли.

Вадим Львович Рабинович

Культурология / История / Химия / Образование и наука
Социология искусства. Хрестоматия
Социология искусства. Хрестоматия

Хрестоматия является приложением к учебному пособию «Эстетика и теория искусства ХХ века». Структура хрестоматии состоит из трех разделов. Первый составлен из текстов, которые являются репрезентативными для традиционного в эстетической и теоретической мысли направления – философии искусства. Второй раздел представляет теоретические концепции искусства, возникшие в границах смежных с эстетикой и искусствознанием дисциплин. Для третьего раздела отобраны работы по теории искусства, позволяющие представить, как она развивалась не только в границах философии и эксплицитной эстетики, но и в границах искусствознания.Хрестоматия, как и учебное пособие под тем же названием, предназначена для студентов различных специальностей гуманитарного профиля.

Владимир Сергеевич Жидков , В. С. Жидков , Коллектив авторов , Т. А. Клявина , Татьяна Алексеевна Клявина

Культурология / Философия / Образование и наука