Мир без боли

Губы Энин изогнулись в издевательской улыбке. Она была слаба. Силы еще не вернулись к ней. Слова давались с трудом. Но, улыбаясь, она ответила тихим, придушенным шепотом:

— Ненавижу… ненавижу за то, что научил меня любить, а потом раздавил во мне это чувство.

Энин хотела добавить многое. Сказать, что вся ее жизнь, каждый день ее существования до появления Сандро, были пропитаны мерзостью, болью, предательством. Жизнь для нее была сном, кошмарным сном. И каждое утро, открывая глаза, она надеялась, что кошмар закончится. Но он не кончался. Пока не появился уродливый лицом и чистый душой мальчишка. Сандро перевернул мир с ног на голову, заставил поверить в то, что даже в монстре есть добро, а во тьме реальности — крупица света. Он убедил ее, растопил ее очерствевшее сердце лаской и теплом, подарил любовь. И она приоткрыла завесу своего недоверия, непростительно близко подпустила его к своей душе. А потом, показав свою истинную сущность, подлый мальчишка чередой предательств задавил, растоптал ее светлые чувства, вдребезги разбил ее сердце.

Еще многое она смогла б добавить, но одинокая в своих заблуждениях больше не проронила ни слова. Сандро попятился, увидев на себе ее взор: злой, презирающий, мертвый.

— Прости, — сказал он беззвучным, глухим голосом и, как пугливый мальчишка, стремглав выскочил из покоев Энин. Побежал по незнакомым лабиринтам, помчался дальше от ненависти, которую ощутил на себе вместо любви.

* * *

Сандро незамедлительно собрался в дорогу, гонимый одним единственным словом, которое осталось в его памяти после разговора с Энин: «Ненавижу». Ничего другого он не ожидал услышать. С этим ему придется жить, с этим — умереть.

Перед отъездом Сандро набросал короткое письмо:

«Моя любовь-птица, загнанная в клетку, соловей, рвущийся на свободу. Ключи от этой клетки у тебя. И если ты когда-нибудь решишь освободить мою любовь, разделить со мной счастье, только скажи-и я примчусь к тебе, даже если ты будешь на краю мира».

В этом же письме он указал точную формулу эликсира «недоросли», опасаясь, что оставшихся запасов Энин не хватит. Еще раз перечитав послание и проверив вещи, закинул за спину походную сумку, в которой лежали в основном лишь уцелевшие после падения со скалы алхимические принадлежности и ингредиенты. Посмотрел на Дайреса, который от начала и до конца наблюдал за его приготовлениями, и протянул имитатору пергамент:

— Передай его Энин.

— Не передам, — помотал головой Дайрес. — Письмо ей вручит отец. А я пойду с тобой.

— Куда? — не понял некромант.

— Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

— Попутчики мне ни к чему, — обрубил Сандро. — Твое место здесь. Там, куда я иду, тебя не ждет ничего, кроме смерти.

— Порой мне кажется, что лучше смерть, чем такая жизнь, — потупив взор, сказал Дайрес, а потом резко поднял голову и посмотрел на некроманта. В глазах имитатора застыли слезы отчаяния и боли. — Я всегда хотел сбежать из этих пещер, — не без труда выговорил он. — Мечтал быть как можно дальше от сырых стен и вечной темноты; вдыхать полной грудью воздух и не чувствовать себя слепуном, которого выращивают на убой. Я ухожу. С тобой или без тебя.

— Что на это сказал твой отец?

— С совершеннолетием Ди-Дио сами принимают решения, — ответил Дайрес, и Сандро не нашел что возразить.

— Хорошо. Помощь в дороге не будет лишней. Собирайся, но учти: это путь в один конец.

* * *

На закате дня, когда кровавое солнце окутало лес Мертвеца своими щупальцами и погрузило мир в багровую тьму, некромант и имитатор покинули пещеры Ди-Дио, вырвались из клеток, освободились от гнета несчастной любви, ненавистных традиций. И вместе, как два старых друга, помчались навстречу своим судьбам.

А в восьмигранной комнате, за столом, окруженным двуликими бюстами, сидел человек, скрывающий свою внешность под черным плащом. Перед ним в канделябре горели три свечи, отсвечивала мутным мертвецким сиянием хрустальная сфера, заполненная переплетающимися между собой змейками дыма.

— Пиши…

Человек расправил чистый пергамент, придвинул к себе писчие принадлежности, перечитал чужое послание и взялся за перо.

— Пиши, — потребовал низкий, утробный голос, исходивший из сферы. — Жили два брата и сестра. Сестра была очень красивой и, чтобы не пасть жертвой соблазнившихся, удалилась, надев черные одежды, дабы скрыть свою красоту…

Прорицание второе

Город утонул в ночи, погрузился в дымку мертвого сна. Давно погасли призрачные огни в окнах домов, закрылись питейные, и завсегдатаи таверн разбрелись по теплым, уютным жилищам. Безмятежные дворянские гвардейцы перетянули подходы к правительственному району цепями, а городские стражи вышли в дозор и в поисках нарушителей мирского сна и покоя нехотя закружили темными лабиринтами улиц.