Мир без лица. Книга 2

Ядовитый туман, поднимающийся с мертвой просоленной земли, перехватывал горло. Мы брели, словно грешные души сквозь зловонный ад. Казалось, вся мерзость мира собрана в этих кучах и ямах и отстаивается, чтоб превратиться в мерзость еще худшую – в орудие убийства себе подобных. Не нужно было много ума, чтобы понять: вселенная Марка – это отстойник. Отстойник нежеланных чувств, мыслей, людей. И чище он становится там, где жизни нет совсем, в прокаленной и просоленной пустыне, среди грязно-бурых и бело-серых соляных корок, издали сияющих под безжалостным солнцем, точно настоящие озера, фальшивым зеркальным блеском…

Фрель, кажется, почуял нашу скрытую неприязнь к творцу этого неуютного мира. И взял Марка под свое покровительство. Он тащил рюкзак Марка, когда тот уставал. Во время привалов он разувал Марка и смотрел, не натер ли тот ноги. Он пел протяжные песни на смешном языке индейцев кечуа[5] с тем большей охотой, что Марк их слушал. Но Марку, неблагодарной скотине, все было по барабану. Он по-прежнему демонстрировал парню козью морду и передергивался от его прикосновений. Непристойных предложений, что ли, опасался? Да уж, из нашей группы он был самый весь из себя красавчик. Седой, ощипанный, сутулый, похожий на больного грифа.

А еще было заметно, что Марку стыдно самого себя. Что он старается справиться с метастазами Дурачка в собственном сознании. Старается, но не преуспевает. Мы были в его глазах синими уродами, а Гвиллион – уродом каменным. Его вдвойне терзала мысль о том, что выживание слабого человеческого тела целиком и полностью зависит от нашей уродской способности добывать воду в преисподней, которую он, креативщик, сотворил.

Словом, это была отнюдь не увеселительная прогулка. Да мы, собственно, на прогулку и не рассчитывали. И даже не пытались сделать вид, что гуляем. Хмуро топали через пустоши, время от времени обессиленно присаживаясь на груды пустой, высушенной солнцем породы, где поменьше воняло, люди ели, Морк, я или Мулиартех, собрав волю в кулак, вытягивали в баклаги немного солоноватой воды из почвы, Гвиллион и Фрель лениво переругивались. Кажется, если у кого имелся шанс дождаться фрелевых авансов, то именно у Гвиллиона. Могучий каменный мужчинище, одетый более чем скудно – в набедренную повязку, если быть точным, - как магнитом тянул к себе Фреля. К тому же Гвиллион быстро научился болтать на кечуа и даже подтягивать инкским песнопениям вторым голосом.

Так они и шли втроем впереди, переругиваясь, напевая и хмуро молча попеременно. Дорогу мы предоставили выбирать Марку. Все-таки это был его мир.

- Как думаешь, - вполголоса спросил, наклонившись ко мне, Морк, - скоро мы его дожмем?

- Думаешь, если ему станет до смерти тошно, он поменяет этот «пызаж» на что-нибудь посимпатичнее? – иронически хмыкнула я.

Морк пожал плечами. Мулиартех посмотрела на разнородную троицу «впередсмотрящих» и вздохнула.

- Неправильно мы себя ведем, - печально покачала она головой. – Неправильно. Он себя и так ненавидит - и с нашей подачи еще больше ненавидеть начнет. Ему прозреть надо, простить себя и за город этот странный, и за гнусные места вокруг, и за пустыню, в которой мы еще хлебнем лиха… А он только все больше ожесточается. Мы ему – будто родители, которые непрерывно твердят ребенку: «Ты плохой! Плохой ты!» - а почему плохой? Родился, что ли, таким некачественным? А если родился, то ничего уже, выходит, не изменишь? Придется жить плохим и с каждым шагом по жизни становиться все хуже?..

- Ну вот чего мы сюда поперлись? – помимо воли вырвалось у меня. – Что мы тут ищем? Призрачный зиккурат высшей расы с необоримым талисманом? Место, где нам явится Мама Коча[6] с воблой и пивом в сияющих руках?

- Это было бы неплохо, - философски заметил Морк. – Да ведь не дождешься от него такой щедрости.

- От кого?

- От провидца нашего. – Морк вздохнул. – Он сейчас жесток с нами, как с собой. Вот помягчает слегка – будет нам и Мама Коча, и пиво с воблой, и амулет, и райские сады посередь пустынь.

- Поселок! – истошный вопль Фреля достиг наших ушей раньше, чем зрелище нескольких домишек на сваях, сгрудившихся у подножия скал. Поселок. Да, не зиккурат. Но хоть что-то! И мы с удвоенным энтузиазмом затопали вперед.

* * *

- И вся эта земля - моя! - пробивался через взрывы хохота голос Бога Разочарования (весьма бодрый для восставшего покойника). - Моя, как есть! Эти тупые девки, они же приходят из миров, где ни черта не смыслят в нашей, божественной борьбе за выживание! Они приходят, понятия не имея, кто из нас высший, кто низший, у кого на кого зуб, кто кому в каком колене родня… Им кажется, что ОНИ этот мир построили! Прикинь? ОНИ, прожив какую-то сраную четверть века, считают себя демиургами! Верят в собственное всемогущество! Законы природы изменять норовят! Против воли истинных творцов идут, прикинь? Да этого даже я себе не позволяю! А то вот этот кувшин, - раздался истошный серебряный звон, - вечно был бы полон!