Мир без лица. Книга 2

Медленно-медленно поднимаются веки, профили морского змея и богини смерти парят в воздухе, почти соприкасаясь. Из-под века Эрешкигаль начинает просачиваться красноватый свет – точно густое красное вино плещется в тонкой золотой чаше. Белая стрела вылетает из Мертвящего Глаза и вонзается в центр алого свечения. Эрешкигаль запрокидывает голову, второй ее глаз широко распахнут, лицо словно сползает с лицевых костей, но она не издает не звука. Богиня глядит вверх, не на Мулиартех, слава Лиру, не на Мулиартех, кровь из прокушенной губы течет у меня по подбородку, я вытираю ее ладонью, не отрывая взгляда и вижу, как Мать Рода берет лицо ослепшей от боли Эрешкигаль в свои синие перепончатые ладони и рывком опускает, вонзая белую молнию в уцелевший глаз. По щеке богини стекает красная струйка, так же, как по моему подбородку, я не чувствую боли, это шок, может, у Эрешкигаль тоже шок, может, ей тоже не так больно?

И тут Эрешкигаль закричала. Голос ее, золотой гонг, ничуть не более хриплый, чем раньше, наполнил помещение, превратив его в купол огромного колокола. Стены задрожали и содрогнулись верхние миры от вопля слепого божества. А Мулиартех обняла богиню смерти и спрятала ее окровавленное лицо у себя на груди, в присборенном платье алого шелка, своем излюбленном мороке, на котором кровь совсем не заметна…

* * *

Мы проиграли, даже не вступив в битву. Мы проиграли, потому что столкновение между нами и черными альвами потеряло смысл еще до того, как произошло.

Потому что Мирра исчезла.

И мне остается только произнести самую бесполезную фразу в мире «Я знал, что так будет». Я знал. Что так. Будет.

Когда морок затопил наши души, когда все – даже я, даже Видар, даже Мама – поверили, что идем на смерть, Мирра изменилась. Мы шли вперед, а она отступала. Мы собирались делать свое дело ценой собственной жизни, а в ней росло изумление: как можно было так вляпаться? Вот она, смерть - настоящая, неотвратимая, ненужная… Зато мирок вокруг - игрушечный, поддельный, придуманный. Неужто за него умирать придется? Когда достаточно сказать «нет!» и вернуться в реальную жизнь, где у тебя есть все – дом, работа, планы на долгую жизнь. Пусть не самое крутое и увлекательное, но крепкое, надежное… стабильное. И не нужно напыщенных фраз вроде «Как жить дальше в затхлой пещере, осознав, сколь велик и разнообразен мир?» - если ты давным-давно втянулся в наблюдение за пляской теней на стене, разнообразный мир тебя пугает. Ты возвращаешься в пещеру по доброй воле, твердя себе, что есть свои тонкости, свой путь познания в разглядывании смутных силуэтов на серой привычной глади…

Я должен был поддержать свою женщину. Сказать ей, что наведенное предчувствие скорой гибели – не что иное, как здешнее психотропное оружие. Это проще и дешевле, чем ставить у входа в преисподнюю непобедимого стража, которого однажды ухайдакает великий герой, шляющийся по городам и весям в поисках чего-нибудь непобедимого. Гораздо удобнее поставить заслон в виде чувства, от которого весь твой разум сходится к одной-единственной мысли: ЖИТЬ!!! Жить любой ценой, потому что вот она, прямо перед моими глазами, непреодолимая и окончательная смерть, исчезновение меня в темном жерле Хаоса.

И преодолеть этот заслон может только воин, воспитанный как воин. Для обычного человека, храброго и доброго, но взращенного на почве простого житейского эгоизма, дальше нет пути.

- Эй, сильф! – радостно вопит Видар. – А демиургиня-то наша тю-тю!

Он полон азарта и жажды крови. Он вернулся из глухого тупика интриг и предательства к себе истинному – к богу и воину – и не намерен отступать. Это его родная среда: безнадежная битва ради битвы, алтарь воинской чести, ожидающий кровавых жертв, бессмысленных, но прекрасных.

- Не смей ее осуждать, - неожиданно вступается Мама. – Она вернется. Мы пришли сюда, чтобы открыть ей путь в нижние миры. Мы глупцы. Свой путь она отыщет сама и никто ей не поможет. А мы должны стоять насмерть!

Поразительная болтливость матриарха нездниц действует как окрик, как удар хлыста. Смешавшееся было войско мгновенно разворачивается веером, словно челюсть, оскалившаяся железными зубами секир.

Только мои сомнения не подвластны ни пафосным речам, ни бойцовскому азарту. Стоять насмерть? Зачем? Во имя чего? Я слишком много сражался, чтобы радоваться очередному кровопролитию, будто ребенок – новой игрушке. Смерть моих сородичей и врагов, которые тоже, по большому счету, были моими сородичами, научила меня кое-чему. Самое главное начнется потом, после битвы. Тогда, может быть, живые станут завидовать мертвым. Я видел такое – и не раз. Не хочу больше подобных зрелищ. Надо отступать.

- Здравый смысл – большая ценность в пьяной заварушке, - слышится знакомый насмешливый голос.