Мир без лица. Книга 2

Главное – правильно выбрать мотивацию! Да ради перемирия Иеманжи с этой неправильной синьорой они нас в резиденцию тетушки Уия всем народом проводят! Я так увлеклась беседой просветленного Марка с его мелким подданным, что и не заметила, как Мулиартех, усевшись рядом с беспамятным пастором, завела одну из наших фоморских песен. Слушая волшебный голос дочери Балора, священник перестал раскачиваться и бормотать. И даже, вроде бы, примирился с крушением той непреложной истины, что бон дьё не место на грешной земле.

- Отец Франсиско! – встрепенулся парнишка. – Вы слышите? Вы не умерли?

- Нет. Но, кажется, был близок к этому, - тяжело выдохнул пастор-бокор. – В мои годы трудно представить, что мир НАСТОЛЬКО переменился. И что не только духи и демоны, но сам бог-созидатель может явиться к нам. Я слышал все, что ты сказал, боже. Я понял твои слова. Прости мою слабость перед лицом великих перемен.

«Если Марк сейчас ляпнет «нема за що», я самолично отвешу ему затрещину», - успела подумать я, прежде чем Марк ответил:

- Не проси прощения у меня, я тебя не виню. И ты не вини меня за то, что я мало смыслю в мирских делах. Я, как ребенок, попадаюсь во все ловушки, расставленные врагом. А за свою непонятливость расплачиваюсь вами, моими созданиями и детьми. Если бог способен стыдиться, то я стыжусь.

- Ты сделал для нашего мира больше, чем может сделать бог, - покачал головой отец Франсиско. – Ты воплотился в живом теле, ты чувствуешь как человек и страждешь как человек. Христос белого народа делал так же. И хоть наша вера далека от христовой, мы всегда будем чтить твою силу… и слабость.

Час от часу не легче. Христос и ватага его апостолов, один другого краше и нравственнее. Однако, пора нам уже хоть до чего-нибудь договориться с этим странным народцем. Вряд ли нам пристало участвовать в каких-нибудь вудуистских обрядах с убиением белых кур и вакхическими плясками, но, может, все еще впереди? В гостях у таинственной недоброй Синьоры Уия?

- А кто, кстати, такая эта Синьора? – вдруг вырвалось у меня.

- Очень некстати! – оборвала меня бабка, но вопрос уже прозвучал.

- Ее дом стоит в сердце пустыни, - заученно начал подросток, - ее слуги – жестокие ветры, ее небо – огненная чаша, ее опора – соль мертвых морей, ведет к ней дорога из костей, белых даже в ночной тьме…

Понятно. Ориентиры что надо. По дороге из костей мы и сами дойдем, никаких проводников не потребуется. Вот только какого Лира нам к ней идти? С чего Марк решил, что нам – туда?

- От козней Синьоры вас охранят духи – Легба и мэтр Каррефур, которые отворят вам нужные двери и проведут невредимыми через перекрестки. Им наверняка хочется поквитаться с Синьорой, которая не раз и не два хитростью заставляла служить себе. Легба и Каррефур давно на нее сердиты.

- Да где ж мы их найдем, этих сердитых духов? – угрюмо интересуется Мулиартех.

Священник смотрит на нее с изумлением: богиня-богиня, а глупая какая!

- Я же говорил: они – здесь. И найдут себе подходящее тело. Вот это самое тело. – И рука его упирается пальцем… в грудь Фреля. Единственный в нашей команде человек, без примеси волшебной крови и мистических дарований, испуганно округляет глаза:

- Я? Да я отродясь с духами не водился!

- Значит, пришла пора попробовать, - вздыхает святой отец. – Не бойся, друг мой, одержимость духами – замечательный опыт. Просто замечательный. Я бы и сам не отказался испытать это снова. Только стар я уже…

* * *

Сидеть у ног жестоко заколдованных норн и пялиться на долину, в которой Видар запер Урд и Скульд в последние годы их жизни, было не только бесполезно, но и противно. К тому же, когда я в бешенстве, мне легче переносить мое бешенство на ногах. Или на крыльях.

Однажды я видела этот силуэт – смерть на узких выгнутых крыльях, парящая в бурых городских небесах, над гигантским котлом легкодоступной пищи. Сапсан. Самая быстрая птица в мире.

Куда мы мчимся, две самых быстрых небесных тени? Или не куда, а ОТКУДА? Кажется, нас подстегивает не страх, а отвращение. Отвращение к предательству, переходящее в отвращение к себе. Как я могла купиться на первую же хитрость первого же хитреца, встреченного мной в этом мире? Что же дальше-то будет, если я все проиграла еще до начала игры?

Самое гнусное в предательстве – не вред, который на голубом глазу нанесли нам, доверчивым ягнятам, а вот это чувство бессильной ярости. Ощущение собственной нечистоты, использованности. Как будто ты бумажная салфетка и валяешься в мусорном ведре. И хочешь отомстить даже не за то, что чистота твоя и перспективность в прошлом, а за то, что эта горькая мысль сопровождается совсем уж нестерпимыми картинами. Воображение рисует, как уничтоживший тебя негодяй снопами пожинает лавры и вдобавок – укол в сердце! – посмеивается над тобой! В эту минуту легко пойти на убийство обидчика и еще кое на что. Похуже убийства.

На расплату людьми.