И тут рождённая в огне открыла глаза и с нежностью коснулась его щеки. «Лин Гуан! Эци тим!
Опечаленный феникс бережно опустил Ирину на землю и, вознесшись в небесную синеву, взмахнул громадными крыльями. Он с гортанным криком устремился к солнцу и с его появлением всё живое и неживое на Фандоре радостно встрепенулось.
Удивлённая поспешным бегством князя Фонга, Вифания посмотрела на Золотого императора, пребывающего в образе мистера Вейса.
— Что это с ним?
— До сих пор тоскует по любимой, — ответил он и, видя её любопытство, добавил: — Помнишь легенду о Луань?
— О смертной девушке и фениксе, что полюбили друг друга? Насколько я помню, Луань сгорела в его объятьях.
— Так оно и было, — подтвердил Золотой император. — Чтобы Луань стала бессмертной, им нужно было принести жертву. Девчонка уверила Лин Гуана, что ей достаточно его видеть, и она выдержит испытание. Но она нарушила клятву и сгорела, бросившись в его объятия.
— Бедный князь Фонг! — вздохнула Вифания и склонилась над дочерью. — Сирин! Ты меня слышишь?.. Дорогой, почему она не просыпается?
Золотой император пожал плечами, а затем успокоительно улыбнулся, мол, не спеши, проснётся.
Ирина действительно открыла глаза — они были ярко-синими и пустыми, как у куклы.
— Святые Небеса! — пробормотала Вифания, и её взор обратился к мужу. — Что с ней?
«Проклятье!» — Золотой император подхватил дочь на руки и без промедления перенёсся в Небесные чертоги.
— Постой! Ты куда? — запоздало воскликнула Вифания, но отвечать ей было уже некому.
— Миссис Вэйс! — подскочила к ней Даша. — Почему мистер Вейс забрал Иру?
— Сирин жива, значит, нет ничего такого, о чём стоило бы беспокоиться, — последовал хладнокровный ответ и Вифания с решительным видом направилась к сражающимся.
— Хватит! — сказала она и достала из рукава платок, щедро украшенный кружевами и искусной вышивкой.
Квадратик батиста порхнул между мелькающими лезвиями мечей и в целости и сохранности опустился на землю.
— Прекратите сию же минуту, иначе я превращу вас в камень! — возвысила голос Вифания.
На этот раз её призыв был услышан. Хоть и с неохотой, но Алекс и Лотико отступили друг от друга и опустили мечи.
«Вот и молодцы!» — усмехнулась Вифания, сохраняя при этом вежливо-отстранённое выражение.
— Господа! — обратилась она ко всем присутствующим. — Я рада, что у моей дочери столько хороших друзей…
Взгляд Вифании скользнул по лицам пятёрки гостей из Лягушачьей Заводи — это были трое божков и чета Бонов. Затем её взгляд остановился на лице дочери-богини; Алконост с торжествующим видом встала рядом с Лотико, который всем своим видом излучал вселенскую грусть. В последнюю очередь она посмотрела на Алекса и впервые ощутила симпатию к зятю. Уж очень ей было знакомо это выражение, где перемешались непомерная гордость, бьющая через край энергия и готовность идти напролом. «Дракон, одним словом», — резюмировала Вифания и, подойдя, взяла Алекса под руку.
— Посему я прошу вас разделить нашу радость по поводу воскресения Сирин и приглашаю вас к столу. Кстати, деверь, — обратилась она к Кецалькоатлю, — вас это тоже касается.
— Нет! — взвился Алекс и Вифания, чтобы привести его в чувство, втихомолку ущипнула его, да так, что он едва удержался от крика.
— Не слушайте глупого мальчишку! — пропела она с улыбкой на лице. — Просто он не понимает, что без вас не было бы сегодняшнего воскресения Сирин, а значит, и надежды на её дальнейшее счастливое будущее.
Кецалькоатль поблагодарил за приглашение и, не обращая внимания на зверские взгляды Алекса, пошёл рядом с ними.
Глава 22
Во время битвы Ирины с Кецалькоатлем Пан был за пределами дома, поэтому его не коснулось заключение, постигшее его близких. Опечаленный наказанием за предательство, грозящим его семье, он в поисках уединения взобрался на скалу.
Скорчившись на троне короля троллей, рогатый бог некоторое время составлял планы по спасению сына и жены от гнева Золотого императора, но затем осознал, что они либо никуда не годятся, либо не осуществимы и с тоской уставился на реку. Он завидовал той беззаботности, с какой она катила свои воды; ему тоже хотелось жить так, чтобы ни о чём не думать и ни о чём не переживать.
Неожиданно на него нахлынуло чувство беспричинной радости. Встрепенувшись, он глянул в небо. Феникса он не увидел, но по воцарившейся в мире гармонии ощутил его присутствие, — ведь Пан был богом дикой природы, к тому же он был поэтом и музыкантом, потому тонко чувствовал настроение окружающего мира.
Как бы то ни было, с возвращением феникса на его душу снизошло умиротворение, и он достал из сумки флейту.
Счастливая тем, что возлюбленный перестал хандрить и к нему вернулось хорошее настроение, Сиринга прильнула к губам Пана и наконец отважилась сказать ему о своей любви.