Мир Чарльза Диккенса

Что касается всего остального, то лишь в Чэтэме Диккенсу довелось серьезно поучиться в школе — в только что открытом учебном заведении Уильяма Джайлза, сына баптистского священника. Много лет спустя — точнее, через двенадцать лет после смерти писателя — сестра Джайлза вспоминала, что Чарльз был очень красивым мальчиком с длинными светлыми локонами и на редкость мягким и покладистым характером. Очевидно, он пользовался большим расположением директора школы, который много с ним занимался. Когда в 1822 году Джона Диккенса перевели в Лондон, он не сразу взял мальчика с собой, и Чарльз оставался на пансионе в той же школе еще несколько счастливых месяцев. На прощание Уильям Джайлз подарил мальчику экземпляр гольдсмитовской «Пчелы»^{15}, а позже сделал ему другой, более долговечный подарок: после успеха «Пиквикского клуба» он прислал своему бывшему воспитаннику табакерку с надписью — «Неподражаемому Бозу»; этим псевдонимом Диккенс, не лишенный способности подтрунивать над собой, больше всего любил пользоваться, ибо ни один другой псевдоним не выражал столь полно его представления о себе как о чем-то совершенно незаурядном, ни с чем не сравнимом.

Когда в канун рождества 1822 года маленьким мальчиком, не достигшим еще одиннадцати лет, Чарльз без провожатых покинул Чэтэм в почтовой карете, чтобы в Лондоне присоединиться к родителям, он пребывал в счастливом неведении о том, что несут ему события наступающего года; а они уже готовились ввергнуть этого совершенно незаурядного мальчугана в тот лондонский омут, где без надежды прозябают тысячи бедняков. Может быть, поэтому это долгое путешествие вспоминалось ему потом в столь мрачном свете.

«Сколько прожито лет, а разве забыл я запах мокрой соломы, в которую упаковали меня, словно дичь, чтобы отправить — проезд оплачен — в Кросс-Киз на Вуд-стрит, Чипсайд, Лондон. Кроме меня, в карете не было других пассажиров, и я поглощал свои бутерброды в страхе и одиночестве, и всю дорогу шел сильный дождь, и я думал о том, что в жизни гораздо больше грязи, чем я ожидал».

Глава II Юность. 1822–1836

емден-Таун, где в доме номер шестнадцать по Бейхэм-стрит обосновались теперь родители Диккенса, был окраиной Лондона. От настоящего города его отделяли полузастроенные участки, перемежавшиеся пустырями и зарослями кустарника. Диккенс блестяще описал в «Домби и сыне» этот район, каким он стал десять с лишним лет спустя, после 1835 года, когда через него неожиданно пролегла железная дорога. Она безжалостно разрушила жилища, сломала привычный уклад жизни местного населения — этой обособленной, почти деревенской общины ремесленников и мелких собственников, которая была столько раз описана в городском романе XIX века (вспомним Петербург Раскольникова, Париж Жервезы Купо и Лондон Самсона Брасса) и которая при всей своей захолустности до сих пор составляет в какой-то мере примету многих больших городов.