Мир дзэн

В настоящее время распространена точка зрения о том, что учение дзэн — как вы увидите, и в дзэн есть свои учения, хотя вы, наверное, уверены в противоположном — стало развитием китайского варианта буддизма махаяны, вошло в китайскую культуру, приняло классический даосизм и переработало его. Иными словами, дзэн — это индийский буддизм с оттенком китайского даосизма. Японские буддисты не спорят с этим, но все же считают дзэн возвратом к учению Будды. Они не имеют в виду прямое обращение к буддизму хинаяны или тхеравады, т. е. к буддизму монашеских школ, появившихся после смерти Будды, — нет, у них это, скорее, возврат к основам учения Шакьямуни о том, что каждый человек не только может, но и должен развить в себе опыт религиозного пробуждения. Шакьямуни, как воплощение этого учения, является главной фигурой японского риндзай-дзэн, а его изображение — центром любого храма.

С первых же шагов истории дзэн главной целью его последователей было достижение просветления. Основатели этого направления оставили другим школам целые трактаты с рассуждениями о методах, описания разных степеней этого состояния, споры о его доктринальных нюансах. Старые мастера дзэн говорили: «Пробудись сам! Тогда и узнаешь, что это такое». Иначе говоря, хочешь узнать вкус воды — выпей ее.

Медитация, метод, который исповедовал Будда, была тем средством, которым в совершенстве владели старые мастера дзэн и передавали знания о нем своим ученикам. Не слишком ясно, откуда пришла практика медитации, — научились китайские ученики у своих индийских учителей или же они заимствовали и переработали даосские практики, развивавшиеся в самом Китае с ранних времен. Известный ученый Ху Ши утверждает, что китайский дзэн отказался от классической сидячей медитации индийского буддизма как метода достижения просветления, вместо этого китайские монахи дзэн стали практиковать ходячую медитацию, т. е. та же цель достигается через контакт с природой в длительных пеших переходах между горными храмами и через острые споры с наставниками. Хотя я и не отрицаю, что дзэнские монахи были заядлыми путешественниками, мое собственное изучение дзэн заставляет меня поверить в то, что, скорее всего, молодые монахи совершали эти паломничества в поисках учителя, с которым можно установить иннэн, как это называют в Японии, т. е. истинно глубокие отношения, а старые монахи отправлялись в путешествие, как только достигали просветления, чтобы в беседе с почтенными наставниками убедиться, все ли они поняли правильно. Я склоняюсь к мысли, что классическая сидячая медитация была так же распространена в китайском дзэн-буддизме, как в нынешних монастырях Японии.

В ранний период развития дзэн в Китае, т. е. в VII–VIII вв., монах, достигший просветления, поселялся обычно где-нибудь на отдаленном склоне горы, в маленькой хижине, которую ему приходилось делать своими руками. К нему могли прийти ученики, ищущие знаний, они строили неподалеку такое же скромное жилье, где проводили свои дни, медитируя, прислуживая наставнику, получая от него указания, если он считал нужным давать их. Когда учеников становилось больше, появлялась необходимость построить для них постоянное здание. Так возникали первые храмы-монастыри. Но бывало и так, что наставник вместе с самыми близкими своими учениками поселялся где-нибудь в известном монастыре. Если он был знаменит, ученики шли к нему отовсюду, и число их порой достигало двух-трех тысяч. Такое монашеское братство жило в собственной резиденции, их образ жизни был подчинен строгим правилам и предписаниям. Главными занятиями считались медитация и физический труд. Через определенные промежутки времени наставник устраивал беседы с монахами — по-японски дзёдо, или «вступление в зал». Для этого наставник садился на возвышение в одном из залов храма или же во дворе. Рассуждая о буддизме, он говорил простым языком, зачастую на местном наречии. Потом наступало время мондо, т. е. обмена вопросами и ответами, когда ученик или странствующий монах мог спросить мастера обо всем, что его волновало. Мондо всегда происходили в собрании монахов. Но наставник никому, кроме, может быть, ближайших учеников, не давал подробных указаний.

Ведя беседу, или дзёдо, наставник обычно не выпускал из рук палку длиной примерно три фута. По временам он взмахивал ею в воздухе, желая привлечь внимание слушателей к самым важным местам проповеди. А бывало и так, что любопытствующий ученик получал чувствительный удар. Видимо, учитель чувствовал, что, медитируя, монах достиг такого состояния, когда разум его словно бы застывал, и тогда шло в ход это болезненное, но действенное средство. Конечно, не каждый монах отличался исключительным умом, а иной просто хотел выделиться перед своими товарищами, и удар мастера или оживлял ленивца, или усмирял слишком уж ретивого.