Мир фантастики 2014. На войне как на войне

Говорил невидимый, но явно пожилой боец отрывисто, часто вздыхал глубоко да медленно. После каждого такого вздоха в ход сообщения тянуло горелой махрой, и Воронов, сперва боявшийся выдать себя, тоже закурил украдчиво.

А тенорок продолжал:

– Причем, врать не буду, без злобы. Чуть ли не извинялись. Ты, мол, белятина, не взыщи, но как же с вами иначе-то? Ведь, мол, эвон вас сколько – ежели расстреливать, то сердце не вынесет столько добра – патронов – переводить!

– Н-да? И как же вы спаслись от таких – гм! – зверств? – сипло поинтересовался второй собеседник.

– Комиссар знакомый попался. Ординарцем при мне пробыл с четырнадцатого по шестнадцатый… нет, вру: почитай по самый Февраль. Отпросил.

– И вы…

– Да-с, смалодушничал. Со всеми вместе бы, конечно, честнее. Не от «честность» – от «честь». Но так, знаете ли, жить захотелось… просто дышать…

– Ну и дышали бы счетоводом, пользу бы приносили. Что ж вас потом-то поволокло в промпартию, в шпионаж? – Сиплый не то рассмеялся неприятно, не то закашлялся. – Сами же и доказали: правильно всех ваших тогда… Как волка ни корми… И холуя бы вашего с вами вместе… и тех, кто понапускал холуев в комиссары… и…

Мучительный припадок кашля. Несколько хлопков, маловнятное бормотание – полупротест, полублагодарность.

И снова – немолодой тенорок:

– Щедро считаете! Этак недолго остаться в пустом государстве. Не забоялись бы? Особливо по ночам, в темноте-с? Что же до промпартии, шпионажа и прочих вредительств… Неужто вы полагаете, будто все это на самом деле, да еще и с этаким размахом?! Не-ет, здесь ВАША партия наколбасила, право слово! Полнарода врагов народа, вторая половина – под подозрением, и это у вас называется народная власть?!

– А вы на всю партию голосишко не вздымайте! – Еще один приступ захлебистого кашля. – Партия в себе разберется и погань с себя стряхнет.

– Бог на помощь, – буркнул тенор. – Только опять не перепутайте, кого стряхивать. Кстати, а вы-то, твердый ленинец, за какие художества загремели-с?

Сиплый вдруг рассмеялся по-настоящему:

– Не поверите, но вот именно за художество. Представьте: идет партактив, инструктор обкома делает доклад о пакте с Германией – как мудро, какие открываются блестящие перспективы… Я, кстати, в президиуме. А на столе несколько свеженьких – краской пахнут – номеров «Правды». С фотографией: Риббентроп правой пожимает Молотову руку, а левую свою держит за спиной. Я к этой левой в рассеянности возьми и пририсуй кукиш. Ну, доклад еще не окончился, как за мной уж приехали. В общем, семь лет – за антинемецкие настроения. А как фашисты вторую руку из-за спины выпростали… это я в переносном… короче говоря, прямо с двадцать второго я ну заявления строчить: прошу, мол, оказать незаслуженное доверие, дать мне шанс смыть кровью мои антинемецкие настроения. Наконец вызывает меня начальник… – и опять приступ кашля (короткий, но очень злой). – Начальник… ох… лагеря. Я, говорит, тебе сочувствую, жалею даже, но помочь не могу. Тебя, говорит, нельзя на фронт, потому что у тебя статья политическая.

Тишина. Вязкая глубоченная хлябь. Даже разрывы… ах, нет – к сожалению, не прекратились. И даже не сделались реже. Просто молчанка разрезинилась уж очень надолго. Воронов и докурить успел, и поприкидывать, не объявиться ли там, в окопчике, не сказать ли им, тем, что-нибудь… и даже успел разобраться, что, в общем-то, сказать ему нечего; и даже успел решиться уйти. Как вдруг в окопчике выговорили подсевшим, как-то надтреснувшимся тенорком:

– Смешное рассказали. А куда смешней, что дела у НЕГО, видать, пошли вовсе скверные. Уж коль дозволил таким резервам, как мы с вами… По всем статьям – агония.

– Ничего, совладаем, – решительно отрубил сиплый. – Совладаем. Сперва – с немцами, а там и…

Опять тишина.

И опять тенорок сказал:

– Бог на помощь.

Совсем без выражения сказал. И, кажется, совсем без веры.

Воронов встал и побрел обратно. Так же, как шел сюда. Автоматически переставляя ноги. Машинально кланяясь взрывам, пулевым свистам, смахивающим на уничижительное поцвыркиванье сквозь зубы. Именно эта машинальность чуть было не вынудила-таки взяться за карандаш. Достойной немедленной записи показалась смутно забрезжившая… Нет, не мысль. Пока еще только удивление. До чего же, однако, легко дается умение вести себя… какое бы слово-то… а, вот: сообразно. И даже не возмутительно, не обидно, даже вообще никак, что вот цвыркает, будто в глаза плюется, а ты озабочен только держаться так, чтоб риск к минимуму… Озабочен? Если бы! Оно как-то само собой – вот что, если задуматься, всего неприятней…

Глупость. Типичная интеллигентская глупость. Что же – гордо подставить лоб под пулю и сдохнуть – без смысла, зато с чувством собственного достоинства? А здесь ты оказался – тоже «сообразно»? Или это как раз все равно, что из гордости не убрать лоб с пулевой дороги? Гордость… Без смысла и пользы… А «фрицев зубами рвать станем» – это, например, не польза здесь от тебя?!

Он так и не успел взять на изготовку карандаш и блокнот.

Расхотелось.

А чуть позже Воронову стало вообще не до самокопаний.