Мир Феликса (СИ)

Это было очень странное состояние. Чтобы попытаться передать его, можно вспомнить пробуждение после общего наркоза — нечто среднее между сном, реальностью и смертью, когда не знаешь, что ты и где — но происходит все намного быстрее, и нет того отвратительного токсического вкуса во рту. Я как будто всплыл из ниоткуда, преобразовался из нематериальной точки в трехмерный мыслящий объект, пройдя все измерения одно за другим. Весь штамм пси-вируса сработал синхронно, но момент своего появления я не смог отследить — все-таки сознание инертно. Первые мысли были настолько примитивны, что даже не могли констатировать факт своего наличия. Эти движения, по большому счету, нельзя было назвать мыслями. В первые секунды разуму не были доступны ни абстракция, ни даже аппликация, все категории были разрозненными объектами, не имеющими свойств. Что-то подобное мы испытываем в полудреме, только происходит все наоборот: цельные образы один за другим теряют смысл, рассыпаясь на логические примитивы. Здесь же все мои мысли состояли сплошь из примитивов, бессмысленных и ничем не связанных. Странно, но я сумел запомнить первое составное понятие, возникшее тогда в моей голове. Им было "цифровое дерево". Этому нельзя дать объяснение, и не нужно; это всего лишь первая пара понятий, случайно взятая из бури сознания и связанная одномерной аппликацией.

Когда я открыл глаза, мозг уже начинал работать эффективно: я понял, что жив, понял, что лежу на спине и что мне холодно. Перед глазами был свод темно-зеленого купола, а нос улавливал запах сырой травы и медикаментов. Вслед за осознанием реальности начали возвращаться воспоминания последних минут: я вспомнил Настин поцелуй, вспомнил схватку с Феликсом и наш план, но не мог вспомнить, какова была его цель. Вспомнил, что я теперь не в своем теле, но каким было мое тело и кем я был вообще, вспомнить пока не удавалось. Вероятно, укол транквилизатора замедлил регенерацию сознания.

Я запустил руку под рубашку и нащупал острые ребра. Мышечная память вступила в противоречие с осязательными воспоминаниями, и тут же из памяти явилось отражение щуплого тела в зеркале, а с ним — унылое, не довольное собой лицо. Затем медкомиссия в военкомате; заключение: не годен. И тут же — военные сборы, марш-бросок, пятнадцать подтягиваний, затем зал физкультуры и тщетная попытка подтянуться, злорадный смех одноклассников… Смех моих друзей над неказистым умником; я прошу их прекратить, ведь я и сам такой же умник, только чуть более веселый. Мои друзья: Сережа, Дима, Саша Ветров. Вспоминаю лицо друга и понимаю, что он мой враг. Карантин, эпидемия — события последних двух дней восстановились в моей памяти. Мои родители…, сердце облилось горячим раствором, и дыхание сбилось. Моих родителей больше нет. Но тут же вижу мою маму — пожилую женщину с тростью. У нее проблемы с ногами, она ждет меня дома и волнуется. Вспоминаются картины детства: новая школа в спальном районе; иду с рюкзаком к старому зданию в центре города — это моя школа; спортивная секция, потом пропадаю с друзьями во дворах, сижу за компьютером дни напролет, играю в игры, учу химию, играю в футбол со старшим братом, снова учу химию, но уже в другой комнате, отец мне помогает; отец бросил нас, когда мне было шесть, и вот, мне десять, мы едем с мамой, папой и старшим братом на море; две мамы, два отца, два разных детства… Вспоминаю, как поступил на биологический факультет, сдавал все курсовые первым, одногруппники смотрят на меня, как на инопланетянина. Чуть не завалил первую сессию — увлекся организацией вечеринок, пропадал в клубах и лагерях, ругался с родителями, успокоился, остепенился, начал писать музыку. Выиграл стипендию в немецком университете, но не поехал — не смог оставить маму. И снова вечеринки — стою за пультом, играю музыку, трезвый. Взялся за биологию, написал статью. И снова вечеринки, друзья, девчонки, море. Приступ астмы на даче — похоже, она со мной с детства.

Моя голова, казалось, вот-вот взорвется от потока противоречивых воспоминании, собирать их в две разные жизни было все равно что переплывать реку в нулевой видимости — конца не видно, и кажется, что сил больше нет, но все равно продолжаешь плыть, потому что другого пути нет. Нельзя сказать, что это было сплошным мучением, истошные усилия шли вместе с научным интересом, этот удивительный опыт слияния сознания пожелал бы пережить всякий пытливый ум. Мой мозг работал с невиданными доселе мощностью и выносливостью, для него это испытание было сродни марафону. Все чаще казалось, что я вспомнил абсолютно все, но воспоминания приходили, покуда я продолжал думать, и останавливаться я был не намерен.