– Пошёл, – кивнула Мокошиха. И строго добавила: – Пока сам не выйдет, и мы не поможем.
– Знаю, – кивнула Нянька. – Как бы не упал, привязать его, что ли?
– Зачем? Сильно биться начнёт, и так удержим. Ну,
– Лишь бы не нахлебался, – озабоченно сказала Нянька, с мягкой, но властной силой придерживая молотящие воздух кулаки.
Плыть было тяжело, он не мог ни на мгновение остановиться передохнуть: сразу сносило назад. И он упрямо, то и дело окуная лицо в густую горячую жидкость, потому что Огненная черта уже была совсем близко, плыл вперёд. И даже не увидев, почувствовав, что вот он – заветный рубеж, набрал полную грудь горячего дымного воздуха, нырнул и, как когда-то на Валсе под горящей нефтью, поплыл в глубине Стиркса, упрямо пробиваясь против течения и стараясь не думать о том, что русло может оказаться слишком узким для него.
Трещал и метался в плошке огонёк, дёргались на стенах чёрные причудливо изломанные тени трёх сцепившихся в схватке тел. Судороги, выгибавшие, сотрясавшие его тело, были настолько сильны, что Нянька с Мокошихой вдвоём еле удерживали, не давая упасть или разбиться о стену. Его лицо налилось кровью, стало багровым, вздёрнулась, собралась к носу верхняя губа, обнажив белые острые зубы, дыхание стало громким и хриплым, стон прорывался воем…
… нет, он не сдастся, нет, он выдержит, надо выдержать, кровь горячая, как кипяток, значит, он как раз под Огнём, нет, ну же, давай, слабак, мозгляк, сумел вляпаться, сумей и выбраться, ну же, не сдавайся, нет, нет, не-ет…
– Ну, давай, парень, – еле слышно приговаривала Мокошиха. – Держись, держи человека в себе.
– Ещё и это, – вздохнула Нянька.
– Раньше… бывало… с ним?
Мокошиха говорила медленно, разделяя слова, потому что все силы уходили сейчас на то, чтобы удержать его.
– Чтоб…
– Эк в нём
– Лишь бы выплыл, а
–
– Ну, так силу дадим, чтоб владел, да по пустякам не выпускал.
– Это потом. Сейчас пускай, она силу ему даёт, пускай.
…Грудь сдавливает, нечем дышать, глаза щиплет солёным, он зажмурился и плывёт, плывёт, бросая тело вперёд и с ужасом, нет, со злостью ощущая, как между бросками его стаскивает назад. Нет, он не сдастся, нет…
Когда, в какой момент, как ощутил, что черта позади и можно всплыть? Или просто уже не хватало дыхания, но он всплыл, высунул голову, жадно глотнул горячий, но уже… да, другой воздух, открыл глаза.
Стиркс стал шире, течение медленнее, и впереди… то ли островок, то ли топляк. И он поплыл уже поверху не к берегу – до него далеко, а силы на исходе, надо передохнуть – а к этому островку. Доплыл, цепляясь за обломки, осколки, обугленные брёвна, выполз, вытащил себя из кровавого потока и замер не в силах шевелиться, уткнувшись лицом в липкую чёрную грязь.
Он так внезапно обмяк тряпочной куклой, что Нянька и Мокошиха чуть не столкнулись головами.
– Прошёл? – удивлённо спросила Нянька, выпрямляясь.
– Первую
– Глотнёшь? – предложила Нянька, заправляя под головной платок выбившиеся пряди.
– Давай, – согласилась на этот раз Мокошиха. – И его попоим.
– И оботрём заодно.
– Рано. Ему ещё идти.
– Ну, как скажешь.
Нянька достала из-под платка бутылку и рюмочку, налила до половины тёмно-золотистой жидкости и протянула Мокошихе. Та, кивнув, взяла рюмочку и долгим медленным глотком осушила её.
– Хороша.
– И забористо, и не жжёт, – согласилась Нянька, принимая рюмку и наливая себе.
Огонёк в плошке стоял ровным высоким язычком, переливаясь жёлто-красным светом.
Отдышавшись, он осторожно приподнял голову и огляделся. Вроде всё спокойно? Тёмно-красный, местами алый Стиркс, чёрные угрюмые берега, горячий ветер сзади… И тут же бешено выругался, сообразив, что пока он лежал, островок поплыл по течению назад к Огню. Вот уж и впрямь: ты от Огня, а Огонь к тебе. Ну, нет, хватит лежать: принесёт обратно к черте, а сил совсем мало осталось. Надо пробиваться к берегу, и дальше пешком. К какому тут поближе?
Он встал, примериваясь, и островок качнулся под ним, ускоряя ход. И уже не выбирая – куда вынесет, туда и вынесет – он сильно оттолкнулся и прыгнул вперёд и вбок, стараясь хоть на этой малости выиграть расстояние, и поплыл наискосок к чёрному, как обугленному, крутому, но не отвесному обрыву ближнего берега.
Огонёк встрепенулся, затрещал и снова застыл неподвижным высоким лепестком. Нянька удовлетворённо кивнула.
– Пошёл, – согласилась с ней Мокошиха.
– Ну, в удачу ему. Нелёгкий путь выбрал.
– Видно не нашёл другого. Да здесь, – Мокошиха вздохнула, – здесь мы ему не советчицы.
– Лишь бы не нахлебался, – озабоченно сказала Нянька.
– Наведённое снимем, – отмахнулась Мокошиха. – Ну, давай, готовься, сейчас биться начнёт.